Записки десантника
Шрифт:
Километрах в двух от склада ребята обнаружили заросший кустарником, полуобвалившийся блиндаж времен гражданской войны и стали таскать в него ящики с гранатами со склада. Ящики были тяжелые, расстояние большое, а тут еще разразился проливной дождь. Мокрые, потные и обессилевшие, после четвертого рейса ребята так устали, что еле передвигали ноги. Перетащили двадцать ящиков. Замаскировав окоп, отдохнули и, довольные удачей, направились домой. При выходе из леса наткнулись на подбитый танк. Усталые, грязные, голодные, они все же не могли не полюбопытствовать и не заглянуть в боевую машину. Она была совершенно целой, только гусеницы разворочены. Борис, как слесарь авторемонтного
— Все в исправности, — в раздумье сказал он товарищам. Помолчал и вдруг встрепенулся. — А знаете что, братки, давайте-ка откроем из этого орудия свой боевой счет!
Не долго думая, зарядили орудие и навели на видневшуюся неподалеку эсэсовскую казарму. На всякий случай отошли от танка, и Борис дернул за привязанный к замку шнур электропровода. Раздался выстрел. Снаряд угодил под окно казармы, и через минуту из нее выскочили перепуганные эсэсовцы, забегали по площадке. Зарядили еще. Второй снаряд разорвался рядом с казармой. Неизвестно, как долго бы еще стреляли будущие партизаны, — снарядов было много. Пыл самозванных артиллеристов охладили пулеметные очереди со стороны казармы…
В течение месяца группа распространяла по городу сводки Совинформбюро. И вдруг удар — арестованы и расстреляны радист группы Ковалев и патриотка Шершнева. Юные подпольщики растерялись. Но тут снова вмешался Аникушин. Он собрал молодежь на явочной квартире и связал ее с директором Борисовского стеклозавода Лазовским.
Обращаясь к ребятам, Лазовский сказал:
— Нам известно, что у вас в землянке хранится двадцать ящиков с гранатами. Их надо перебросить в город. Я выделю вам заводскую подводу, вы погрузите в нее ящики, сверху наложите дров и привезете все это ко мне на завод.
Гранаты были доставлены, и Аникушин дал ребятам новое задание: разведать подходы к захваченному гитлеровцами складу взрывчатки.
И вот ночью Борис, Николай и Артур — тут они впервые выступили втроем — подползли к хранилищу, через окно проникли в дом и вынесли в обшей сложности более десяти килограммов взрывчатки.
Фашисты распространили по городу и окрестным селам слухи о взятии Москвы. Аникушин написал по этому поводу сатирический плакат с изображением огромного кукиша. Плакат ночью был укреплен на одном из городских зданий рядом с портретом Гитлера, да так удачно, что кукиш был направлен под самый нос фюреру. Плакат все утро висел на людном месте и ободрил многих борисовчан. Аникушин дает задание Николаю нарисовать побольше таких же плакатов и с помощью товарищей расклеить их по всему городу вместе с очередными сводками Совинформбюро. Удалось и это.
Гестаповцы в ярости охотятся за теми, кто был замечен у сводок и плакатов. Тогда молодые патриоты меняют тактику: распространяют листовки по дворам, забрасывают их за проволоку в лагерь военнопленных, разносят по окрестным деревням. Тут Николай надеялся встретиться с партизанами. Вот что он записал по этому поводу в тетрадь:
«Распространив сводки среди колхозников в селе Корсаковичи и в деревне Лисино, я пошел в Паликовский лес. Ноги проваливались в ледяную болотную воду, покрытую толстым слоем выпавшего за эти дни снега, брюки до колен обледенели и превратились в звенящие трубы. Весь день проблуждал я по лесу, выходил на озеро, устал, проголодался, но так никого из партизан и не встретил. С наступлением сумерек я направился в село Боровляны к своему дяде Копытку. Сутки пробыл у него и распространил несколько рукописных листовок. А на рассвете следующего дня в село приехали гитлеровцы. Они установили в центре села репродуктор и начали громко передавать последнюю новость: «Москва взята немецкими войсками». Но колхозники уже знали, что это вранье».
Закончив чтение записей за 1941 год, беру следующую тетрадь, датированную 1942 годом. Вот наиболее примечательные из нее строки:
«13 апреля. Ухожу к партизанам. Причина: каратели схватили в селе Корсаковичи моего двоюродного брата Костю. В последний раз мы были у него с Борисом, распространяли сводки. Кто-то донес. Сейчас Костя сидит в борисовской тюрьме. Уверен, что он не выдержит, выдаст. Я его знаю, трусоват. Лазовский согласился, что в городе нам оставаться опасно. Он сказал: «Через день-два мы направляем в партизанский отряд Большакова группу военнопленных. С ними уйдете и вы».
17 апреля. Вернулись. Трое суток проблуждали по болотам в поисках партизан. Сначала ехали на грузовой машине (машину угнал с электростанции шофер из военнопленных), а когда бензин кончился, машину сожгли и пошли пешком. В лесу заблудились; начали, голодать, чуть не попали в руки карателей. Военнопленные решили пробиваться на восток, к линии фронта, а мы втроем — обратно в Борисов.
18 апреля. Через Лазовского узнали, что Костя хотя и не выдал нас, но поступил в полицию и, как самый последний подлец и малодушный трус, согласился работать у фашистских карателей. Ну подожди же, продажная шкура!
20 апреля. Дела плохи. Гитлеровцы дознались, что на машине, угнанной с электростанции, ехал в кабине рядом с шофером Борис. Медлить нельзя…
21 апреля. Борис с матерью и сестрой бежал из города. Мне и Артуру опасность пока не угрожает. Мы находились в кузове, и никто нас не видел. По совету Лазовского мы остаемся в Борисове, чтобы продолжать борьбу. Я буду действовать под видом «свободного художника», а Артур пойдет работать слесарем на авторемонтный завод…
26 апреля. Целыми днями я брожу с ящиком в руках по городу или сижу на берегу реки и пишу портреты с немецких солдат и офицеров. Обо всем, что услышу, доношу Лазовскому…
28 апреля. Новая беда. Только что узнал от Люси Чоловской, что гестаповцы арестовали Артура. Бегу сообщить Галковскому…
30 апреля. Переселился на время к Барауле. Второй день никуда не показываюсь…
2 мая. Что делать? Приходил отец и сообщил: меня требуют в гестапо. Отец сказал гестаповцу, что я рисую портреты с «господ немцев» и подолгу не бываю дома. Отец стал уговаривать меня: «Шимаиского (это наш сосед, механик электростанции) тоже вызывали в гестапо. Допросили и отпустили. Отпустят и тебя. Надо явиться, а то и себя и нас загубишь».
Чтобы успокоить отца, я пообещал ему вернуться домой…
5 мая. Узнал у Шиманского, зачем его вызывали. Оказывается, по делу угона автомашины. Гестапо все еще разыскивает Бориса. Ищите ветра в поле! Но как же все-таки быть? Идти или не идти?
7 мая. Сходил! Закрыл тельняшкой татуированный на груди портрет Ленина и пошел. Ну и ну! Даже сейчас жарко! Допрашивал какой-то старый полковник.
— Где работаешь?
Переводчик хотел было перевести вопрос, но я поспешил сам ответить по-немецки: «Работаю, — говорю, — свободным художником, рисую портреты с господ офицеров за сигареты и хлеб».