Записки фельдшера
Шрифт:
Внутри послышались шаги, и дрожащий старушечий голос спросил:
— Кто там?
— «Скорая помощь». Взывали?
— Ой… — после этого невнятного восклицания наступила тишина.
Мы терпеливо ждали, но даже намека на то, что дверь откроют, не было.
— Ну и..? — прервал я затянувшуюся паузу. — Долго ждать будем?
Словно услышав мои слова, дверь осторожно приоткрылась, выпуская наружу миниатюрную сухую старушку в сарафане, тяжело опирающуюся на костыль с черной пластмассовой ручкой. Было видно, что бабушке нелегко сохранять самообладание — так ее трясло. Седые волосы, выбиваясь из-под белой панамки, тряслись в такт ей.
— Хорошо,
— Объясните, в чем дело, пожалуйста, — тихо сказал Анна Викторовна.
Дело было в следующем — сын данной бабули являлся хроническим алкоголиком, безработным, где-то пробавлялся случайными заработками по ремонту архаичных ламповых телевизоров. Характеру он был буйного, особенно в подпитии, и уж особенно — в похмелье, когда обнаруживал в себе абстинентные явления и отсутствие финансов на их устранение. Бил мать, вымогая деньги. Что, собственно, сделал и сегодня, после чего старушка вызвала нас.
Анна Викторовна тяжело вздохнула. Не наш клиент, что говорить. Аналог недавнего экс-боксера, попадающий под статью «пьяное хулиганство». Да только как это все объяснить трясущейся бабушке, глядящей на нас умоляющими глазами, как на Бога?
— Ну, пойдемте, посмотрим, что можно сделать, — сказала она. — Только, мальчики, аккуратнее — это не больной.
— Знаем, — угрюмо ответил Серега. — Бить нельзя, душить нельзя, грубить нельзя, дышать через раз…
— Помолчи!
Мы прошествовали через узкую прихожую, искусственно сдавленную с двух сторон завешенными тряпками шкафами с неизвестным содержимым, покрытыми вековой пылью. Она вывела нас в комнату, большую часть которой занимали распотрошенные телевизоры, преимущественно 70-х годов выпуска, лишенные задних крышек и корпусов, составленные один на другой вдоль стены и слепо пялящиеся на нас мертвыми экранами. На продавленном диване, прямо на голом матрасе и в одежде возлежал мужчина, сощуренными глазами созерцавший наш приход. Бабушка не обманула — в комнате стоял мощный запах перегара и дешевых сигарет, возле дивана, на табуретке возвышалась полупустая бутылка с крепким «Арсенальным» и ощетинившаяся раздавленными окурками пепельница, сделанная из раковины крупной мидии, в соседстве с мятой пачкой «Примы». Пациент был одет в застиранную тельняшку и растянутые трико с оборванными лямками на пятках, волосы его, кое-где подернутые сединой, давно забыли, что такое расческа, а зубы, судя по желтизне — что такое зубная щетка. Неприятный тип. Дело даже не в алкоголизме — бывают безобидные тихие алкаши, мирно губящие себя и не причиняющие вреда никому вокруг. Этот был не из безобидных — что отчетливо читалось в его бегающих ненавидящих водянистых глазах. Думаю, он сразу понял, кто и зачем к нему пришел.
— Добрый день, — вежливо обратилась к нему Анна Викторовна.
— Я вас слушаю, — с неожиданной надменностью короля в изгнании обратился к нам подопечный. От такого грубого приветствия первым передернуло Серегу. Но мы сдержались оба — сорвемся сейчас, он потом ой как отыграется на матери!
— Мы выполняем приказ Управления здравоохранения о диспансеризации населения на дому, — начала врач. — Обследуем, есть ли жалобы на здоровье…
— У соседей тоже были? — презрительно кривя потрескавшиеся губы, спросил Рачкин.
— Нас к кому посылают, к тому и приезжаем, — невозмутимо ответила Анна Викторовна. — Прислали к вам.
— С чего бы вдруг?
Врач пожала плечами — мол, не нам об этом рассуждать.
— Давайте, я вам давление померяю.
Пока она возилась с манжетой тонометра, пациент с усмешкой поглядывал на нее, на нас с Серегой и на мать. Разумеется, он все понял. И, сдается мне, от нашего прихода будет больше вреда, чем пользы.
— Высоковато у вас давление немного. Дать таблетку?
— Не надо, своим лечусь, — Рачкин кивнул на табуретку и возвышающуюся на ней бутылку.
— А вот этим вы лучше не увлекайтесь. Все-таки в ваши сорок три вам рановато цирроз печени зарабатывать. Да и легкие…
— Да я еще вас всех переживу! — с внезапной злостью сказал пациент, приподнимаясь на локте. — Ясно?
— Ясно, ясно… — покорно сказала Анна Викторовна, сматывая тонометр и убирая его в чехол. — Ладно, раз жалоб не предъявляете, мы пойдем.
— Идите.
Стараясь не смотреть в умоляющие глаза старушки-матери, мы гуськом направились к двери. Ну а что мы можем сделать? Он нормален, насколько может быть нормален хронический алкаш. Госпитализировать его абсолютно не с чем — лечение в наркологии добровольное, за исключением случаев алкогольного психоза. Но нашему другу, судя по ополовиненной пивной таре, такое еще долго не грозит.
— Ребятки… — шептала нам вслед бабушка. — Ребятки… ну хоть что-нибудь…
— Извините, — сжав зубы, ответил я. — Бабулечка, ничем не можем помочь. Правда, ничем. Если буянит — это к милиции…
Я чувствовал себя последней сволочью, говоря это. Но что зависело сейчас от нас?
Мы, угрюмо насупившись, спускались по вонючей лестнице. Я без нужды стучал кулаком по перилам, Серега размахивая сумкой с опасной амплитудой, демонстративно насвистывая похоронный марш. На втором этаже Анна Викторовна остановилась, повернулась к нам:
— Ребята, если есть, что сказать — говорите. А вот этой вот показухи не надо.
— Да что говорить… — смутившись, пробормотал я. — Бабку жалко.
— Думаете, мне не жалко? — жестко спросила врач. — Думаете, я не знаю, чем дело кончится? Ну, скажите мне тогда, что делать сейчас, если вы лучше меня владеете ситуацией?
— Милицию вызвать, может? — виновато спросил Серега.
— И что? Они приедут, он сделает морду кирпичом — мол, ничего нет, бабка по старости лет дурит, паспорт покажет. Все! Наряд уедет, что потом?
— Убьет, — также тихо пробормотал я.
Слово эхо моих слов, сверху раздался крик бабули:
— Помогите! Помогите, убивают!!
Мы с Серегой, не сговариваясь, сорвались с места, прыгая через три ступеньки. Останавливающий крик Анны Викторовны мы проигнорировали.
Да черт с ним, с законом, черт с ними, с должностными инструкциями, в конце концов!
Нас на пятом этаже встретила торопливо ковыляющая нам навстречу бабушка, держащаяся за плечо — ворот домашнего сарафанчика был разорван, а на дряблой шее тянулась свежая, набухающая бусинами крови, царапина.
— С-сука, — процедил Серега, бросаясь к двери. Как оказалось вовремя — наш друг в этот момент пытался прикрыть ее изнутри. Но опоздал — Серегины сто с лишним килограмм вошли в контакт с дерматином, отшвыривая Рачкина внутрь прихожей. Мы ворвались за ним — Серега, уже не тратя времени на слова, ударом ноги в грудь швырнул дебошира в комнату, а я, влетев следом, согнул его вдвое ударом в солнечное сплетение и от души заехал ему локтем между лопаток, бросая на затертый линолеум пола.
— Лежать, ублюдок!!