Записки фельдшера
Шрифт:
Тишина была гнетущей, почти осязаемой.
— Не знаю… — тихим, едва слышным шепотом наконец произнесла она. — Я сегодня… и за два дня до сегодня… и еще раньше… увидела тебя, и внутри все как переверну лось. Дома как сама не своя хожу, только о тебе мысли, о том, как ты улыбался, о том, как злился… обо всем. Я два дня не спала, все ждала смены — потому что тебя ждала. Вас до обеда не было, я уж извелась — мысли всякие, заболел, может, не вышел, сменами поменялся… А потом ты приехал, я… не могла просто не выйти. Дурочка, да? Отделение бросила, к тебе выбежала, хотя Ленка уже спустилась…
Я
— Сначала даже подумала — может, приворожил ты меня чем-то, — с легким нервным смешком продолжила Кристина. — Не бывает же такого, чтобы так вот сразу… как волна накатила… Я уже несколько дней не сплю. Не могу спать. Я… я понимаю, дура я, идиотка, кретинка безмозглая, что тогда от тебя ушла — я это все понимаю, все-все понимаю! Не знаю, что меня тогда заставило так… Испугалась я, наверное.
— Испугалась? — Мой голос был хриплым, как у старика. — Чего?
— Не знаю. Ты меня слишком любил… слишком, понимаешь?
— Нет, не понимаю.
— Сильнее, чем я тебя. У меня к тебе чувства были тогда, но… не такие сильные, как твои. Они… созреть были должны, подрасти, а ты слишком сильно на меня давил. Ой, я снова глупости говорю, да?
Передо мной неведомо когда оказался борт нашей «газели» — оказывается, за разговором круг целый описал. Я, закрыв глаза, прислонился лбом к его прохладному, сильно пахнущему дорожной пылью и машинным маслом, железу. Глупости? Ты не глупости говоришь, ты меня сейчас просто убиваешь, девочка. Каждым своим словом. А заодно — красиво, чего греха таить, сваливаешь вину с себя на меня. Ведь я ж тебя уже жалею почти, уже готов носом захлюпать и объятья тебе распахнуть, в ноги упасть, все простить и забыть! Разве нет?
— Кристина, — произнес я, прерывая ее.
— Да, Антошка.
— Ты меня так никогда не называла. И знаешь, что я терпеть это не могу.
— Прости, пожалуйста.
Второе «пожалуйста» за шесть лет нашего знакомства. Я помолчал, собираясь с духом.
— Что, если я скажу — да, я хочу, чтобы ты вернулась? Что будет тогда?
— Я вернусь, — тут же ответила Кристина. — Завтра же.
Господи, хотелось кричать в эту глупую звездную ночь, слишком красивую для той дряни, которая в ней происходила!
— А муж? — сдерживаясь, спросил я. — Он как?
— Он поймет.
Опять же без заминки и раздумий. Все, видимо, было уже решено заранее. И муж, думается мне, еще не в курсе, что он поймет. Как в свое время, наверное, был не в курсе о том же самом я.
— Ребенок?
— Если хочешь, я его оставлю мужу. Ему еще и года нет, меня он помнить не будет. Я не хотела его, это Кирилл хотел. И его родители. Они о нем позаботятся, я знаю.
Сначала у меня возникло ощущение того, что я внезапно оглох — так вдавило барабанные перепонки, словно я внезапно оказался на очень большой высоте. Во рту пересохло, в горле — сдавило, холодный адреналиновый озноб шарахнул по коже, заставив желудок болезненно сократиться. Да… такого вот я вообще не ждал. Тем более от человека, которого когда-то боготворил.
— Антон! — ворвался в мои уши ее голос. Голос, который не вызывал у меня теперь ничего, кроме отвращения. — Что ты решил?
Что я решил? Что я могу решить в такой ситуации?
— Кристина.
— Да?
— Скажи, а когда тебе твой муж два года назад предлагал уйти от меня, ты так же легко согласилась? Не колебавшись ни секунды?
Эта тишина была долгой, слишком долгой, даже пугающей.
— Значит, не хочешь?
Не дай бог тебе, девчонка, знать, как я сейчас хочу! Просто не знаю, чего хочу больше — придушить тебя за сказанное, или придушить себя — за глупость и за то, что был слеп столько лет.
— Давай договоримся так. — Со стороны казалось, что вместо меня говорит чужой, незнакомый мне человек. У меня, по крайней мере, никогда не бывает такого мерзкого голоса. — Ты слушаешь?
— Да, слушаю.
— Ты права была в одном. Я слишком сильно тебя любил. Слишком настолько, что, боясь тебя потерять, не думал ни о себе, ни о тех, кому я дорог. Это было очень больно. Поверь опыту. Но больно было тогда только мне, хоть я и не заслужил этого.
— Я…
— Я люблю тебя. — Эти слова казались чужими, горькими, жгущими язык. — Любил тебя тогда и люблю сейчас. И, наверное, буду любить всегда. А если не всегда — то очень долго… Но если ты сделаешь еще раз больно так, как сделала мне — мужу, сыну, кому угодно… я клянусь — я сделаю все, чтобы тебя уничтожить. Все, что только в моих силах. Ты меня поняла, Кристина?
В ответ мне унылой вереницей зазвучали частые гудки отбоя. В тон им где-то ухал филин. Вот так. Поговорили.
Я, не открывая глаз, жался лбом к холодному металлу машины. Чувство было премерзкое, словно мне только что пришлось залпом выпить стакан какой-нибудь дряни, вроде той, что литрами лакал наш утренний клиент Альберт. Неизвестно чего хотелось — то ли смеяться, то ли выть на эту дуру-луну, что издевательски ярко, слишком ярко, просто предательски ярко светила в эту ночь. Настолько ярко, что дорожки слез блестели, искрились и переливались в ее свете.
— Антон? — Ну, разумеется, Серега. И, разумеется, все слышал.
— Я в норме, — пробормотал я, не оборачиваясь. А, впрочем, какого черта? Повернувшись, я громко шмыгнул носом, резко проведя тыльной стороной ладони по лицу.
— Что, вызов дали?
— Не знаю. Может, и нет, Викторовна сейчас общается — вроде звонит мать какого-то. Ты-то как?
— Каком кверху. Работать смогу, если ты об этом.
Мы помолчали. Невидимые лягушки в далеком пруду вдруг взорвались воплями, словно в этот самый пруд вдруг кто-то ткнул оголенным проводом под напряжением. Им-то что, ори, хоть сорви глотку, природа все стерпит. А мне вот по должности не положено.
— Узнал, что она хотела? — не выдержал напарник.
— Она, Сереж, сама не знала, что она хотела. И хотела только, чтобы я за нее это знал.
— А… — неопределенно протянул напарник. — Я просто подумал, может — проблемы там какие, помочь надо…
— Ни хрена ты не подумал. Просто, как обычно, в чужие дела по самые уши влезть норовишь.
— Да… — От возмущения у Сереги аж сперло в горле. — Да на черта мне…
Я пихнул его в плечо, улыбаясь сквозь еще не высохшие слезы.
— Шучу я, дружище. Шучу. Такие вот шутки у меня дурацкие. Сам знаешь, на какой бригаде работаю.