Записки грибника
Шрифт:
— Молодой, на коленках доедет
— Федь, полезай, да столкни этого увальня, он ужо целое утро дрыхнет, хоть бы помог…
Я залез в сани, и мы поехали в наш приказ, слободской, он был на другой стороне посада, а на дороге уже становилось многолюдно…
— А чо тебе помогать, эту тварь давно пора к Сидору отвести, а себе другую взять. Али тебе пяти рублев жалко?
— Жалко у пчелки в жопке… Силька, ты что набросился? Спи уж…
— Уснешь с тобой, все ямы собрал. — В это момент нас ощутимо тряхнуло, — Федя, выдерни у него
— Может тебе у кабака придержать кобылку?
— Один в одиночку, ужо съездил… До дому обожду… Оно всё приятственнее будет…
Он силой натянул шапку на глаза, поднял воротник, спрятал кисть в рукав и, по-моему, через мгновение, всхрапнул засыпая.
Сани потряхивало на колдобинах, где шагом, а где и трусцой, добрались до нужного места, въехали в широко распахнутые ворота. Сторожевой стрелец, одетый в зеленый тулуп, валенки и шапку, только покосился на нас, не произнеся ни слова и не пытаясь остановить.
Обычная с виду изба, только чуток побольше, будет, вход попросторнее, сени ширше, да нет жилого духа. Вот таков приказ наш слободской.
— Здрав будь, Митрий Осипов, нам бы Михаила Фокича повидать по делу неотложному.
— Обождешь, нету его, ещё от головы не вернулся, как с вечера ушел, так и нет. С чем пожаловал?
— Упредить надобно, сродственник мой, Федор, давеча поехал землицу глянуть…
— Ту, что калужскому тракту?
— То не моя, я у Шадровитого перенял, а она недалече от тверского будет
— А-а-а. — Дьяк, покачал головой, не отрываясь от списка, — Не свезло ему.
— Аль что стряслось?
— Не ведаете, — Он оторвался от бумаг и поглядел на нас, подслеповато прищурившись, — Весточку получил, сын евонный от ран тяжких помер.
— М-да, жалко хлопца, добрый воин был, — Силантий перекрестился, — Прими господи душу раба твоего.
Все сделали то же самое и помолчали, отдавая долг памяти.
— Чтой там с тобой стряслось, Федор? — писарь нарушил затянувшееся молчание.
Я как мог описал происшествие.
Он записал все в длинный свиток, лежавший перед ним, — Никодим, вам в разбойный приказ заехать надо, Михаила Фокича упрежу, что ты с Федькой был. Татьбы за ним не вижу, берег живот свой. Жаль токмо побил всех, поспрошать не у кого, может лихие людишки слово молвили, вот тати его на дороге и переняли. Всё, ступайте, не досуг мне с вами лясы точить.
Вышли всей толпой, Никодим надевая шапку, проворчал вполголоса, — Свезло нам, Федька, что Архипка Шадровитый токмо сейчас весточку получил, — Замолчал, поднял лицо к низким серым тучам, — Хер бы свинячий с тобой купили у него, а не землицу.
Толкнул меня в спину. — Шагай, нам ещё до разбойного добираться, тама про твоих татей сказывать…
Ежели успеем…
Успели в самый раз, мы в дверь, а на встречу толпа валит, их служивые гонют, — 'обед, мол, и всё такое'
Я с краю стал, прикинулся ветошью, они мимо прошли, прошмыгнул внутрь.
Какой то писарчук, выгнать попытался, лапки протянул, пихаться начал, честно предупредил, — ' веточки потянет. Ножки протянет' Приутих.
Сказал ему — что у меня дело скорбное о разбойниках. Вошь чернильная пищать начала. Побренчал мелочью, загодя в кошель уложенной. Подобрел клоп бумажный. Отвел меня у столу, сел напротив, достал лист для записей положил перед собой.
Рассказал ему о своем приключении. Он все тщательно записал, скрипя гусиным пером по бумаге, задал несколько вопросов о видаках, свидетелей по-нашему, это тоже было задокументировано. Так же описал место, где все произошло. А потом я удивил его, — Дай прочту, что ты там накарябал, — протянул руку к листку.
С огромным трудом продравшись через кучу орфографических ошибок и буквы алфавита, убедился что суть передана верно. С трудом удержался чтоб не подписать протокол привычными словами
'С моих слов записано верно', показалось что это будет точно перебор, вон сидит напротив. Глазками лупает, открыв варежку незнамо для чего.
Мужик вздохнул, чему-то своему, сдулся малек, и спросил: 'хочу ли тяжбу затеять'
Ответил ему, — 'Нет'
Он только головой кивнул, как будто и не ждал другого ответа, а у самого глазки так по шапке на краю стола лежавшей, так и елозят, того гляди дырку протрет.
Обещал, куда деваться. Двинул ему её по столу в его сторону. Кио отдыхает, подношение испарилось на полдороги, и было велено ступать вон. Писарчук достал узелок с харчами, поставил перед собой и стал развязывать завязку, не обращая на меня внимания. Расстелил некогда белую тряпицу, выложил краюху хлеба, куриную полть и штоф с чем-то.
Выйдя на крыльцо, остановился, вдохнул полную грудь свежего воздуха, пахнущего печным дымом и немного конским навозом. Одел шапку и пошел пробираясь между саней к выходу со двора, мои остались в переулке…
Дома нас встретили, высыпав всей гурьбой на улицу, окружив сани. Никодим встал во весь рост, нахмурив брови, оглядел всех домочадцев, но не удержался и широко улыбнулся. Все радостно загомонили, кто-то взял кобылу под уздцы и повел на двор.
Я посмотрел на Никодима и Силантия. на миг перехватило горло. — Спасибо. Без вас…
А потом был обед, нормальный, плотный обед и заметьте, без выпивки. Так пивка по стаканчику нам нацедили, с устатку…
***
С той поры прошел месяц, обычный или необычный, это уже не мне судить.
Воскресенье, вроде бы всеобщий выходной…
Что обычно в нашем семействе происходит утром в этот день, говорено много и писано неоднократно.
Но, то, что происходит до…
Утренняя дойка, уборка навоза, задать сена в кормушку, проверить лизун, кусок каменной соли. На конюшне те же работы, за исключением дойки, наша кобыла ожеребилась и теперь, когда заходишь к ней, косит настороженным взглядом.