Записки хроноскописта
Шрифт:
В поварне Черкешин решил сделать короткий отдых. Первые же дни омрачились смертью Мазурина. Он не казался слабее других, но, заснув с вечера, утром не проснулся… Могилу ему вырыли неподалеку от двух старых крестов, и тогда же Розанов вырубил крест в память трагически закончившейся полярной экспедиции Андрея Жильцова.
Смерть Мазурина словно подхлестнула Черкешина. Через два дня разыгрались события, приведшие к роковым последствиям.
Черкешин обвинил якутов Ляпунова и Михайлова и матроса Розанова в похищении продуктов и потребовал изгнать их без всяких припасов из экспедиции. Это означало обречь людей на верную смерть, но таким способом Черкешин рассчитывал спастись
В тот же день над Черкешиным состоялся суд. Розанов предложил снабдить Черкешина продовольствием на равных правах со всеми, а затем изгнать из экспедиции. Против выступил один Зальцман. Он говорил о заслугах Черкешина, напоминал, как пробился он на шхуне к берегам острова Беннета, как вел всех по льдам к материку, но и Розанов и Коноплев, а вместе с ними и все другие остались непреклонными.
В присутствии Черкешина все продовольствие поделили на равные части и одну из них отдали ему. Зальцман снова взывал к справедливости, и тогда Розанов предложил ему идти вместе с Черкешиным. Зальцман испугался и перестал спорить. На следующий день Черкешин покинул Долину Четырех Крестов.
Надежды на спасение были очень слабы и у всех остальных. Поэтому Розанов предложил часть дневников оставить в поварне: кто-нибудь посетит поварню, найдет дневники и перешлет их в Петербург. Так и было сделано, а потом все ушли дальше, но что случилось с ними — нам узнать не удалось. Лишь судьбу Розанова и — Зальцмана мы проследили до конца.
А Черкешин… Черкешин вернулся в поварню. Труднее всего сохранять мужество наедине с самим собой, и этого испытания он не выдержал. Вероятно, он пришел с повинной-сломленный, неспособный бороться даже за свою жизнь, никого не застал в поварне, в бессильной ярости изрезал и расшвырял дневники, а потом… Потом он покончил с собой. В поварне произошло не убийство, а самоубийство.
Так представились мне события, случившиеся после гибели шхуны. Быть может, не все рассказанное мною абсолютно точно в деталях, но и Березкин, и пилот, и штурман согласились, что главное подмечено правильно, и лишь версию о самоубийстве мы решили проверить.
Внимательный осмотр скелета-а мы не удосужились раньше тщательно исследовать его-убедил нас, что удар ножом был нанесен не в спину, а в грудь. Среди нас не было криминалистов, способных по характеру повреждения определить, сам ли погибший нанес себе смертельный удар, или удар был нанесен другим. Мы поручили решить эту загадку хроноскопу, и он справился с ней без всякого труда- хроноскоп подтвердил мою версию. Столь же быстро ответил он и на вопрос, тот же человек порезал дневники и покончил с собою или разные люди, — вновь подтвердилось мое предположение…
Готовясь к отлету в Марково, мы, не надеясь на успех, решили все-таки подвергнуть хроноскопии и подсохший пакет, некогда спрятанный Зальцманом. Мы понимали, что многого не добьемся, и стремились выяснить лишь, кому принадлежал пакет. Хроноскоп долго отказывался отвечать, и Березкин настойчиво повторяв вопросы, по-разному их формулируя. Наконец на экране мелькнула расплывчатая фигура. Мы тотчас вспомнили плотного человека с жестким выражением лица-однажды он уже возникал на экране.
— Неужели он? — спросил Березкин.
— По-моему, он, — ответил я. Березкин еще раз уточнил задание, изображение стало немножко яснее.
— Черкешин, — сказал Березкин. — Уверен, что это он. Зальцман прятал не свою
Предположение это показалось мне убедительным, я согласился с Березкиным. А потом Зальцмана, который так и не узнал, что случилось с изгнанным Черкешиным, до конца дней мучили сомнения, угрызения совести; он не мог решить, правильно они поступили с Черкешиным или неправильно. Дневники свои он потерял, добираясь уже после революции до Краснодара, но решил по памяти восстановить события прошлого, чтобы всем рассказать о случившемся.
…В тот же день под вечер наш вертолет поднялся над Долиной Четырех Крестов. Последний раз мелькнул под нами крохотный лесной оазис, затерянный среди арктической пустыни, и вертолет взял курс на Марково.
ЛЕГЕНДА О «ЗЕМЛЯНЫХ ЛЮДЯХ»
Глава первая
в которой приводятся некоторые сведения о странном поведении птиц к северу от острова Врангеля, хотя и не разъясняется, для чего именно они приводятся
Закончив расследование в Долине Четырех Крестов, мы с Березкиным провели несколько дней в Маркове, а потом на вертолете вылетели в районный центр Чукотского национального округа Анадырь, где ждал нас самолет. В первую свою поездку на Чукотку я был в Анадыре мимоходом, или, точнее, мимолетом, просидел несколько часов в аэропорту, и не в самом поселке, а на другой стороне лимана, у рыбокомбината Теперь мне предстояло досмотреть то, чего я не увидел раньше, и я летел в Анадырь с охотой, хотя настроение и у меня и у Березкина после выяснения судьбы Жильцова и его спутников оставалось смутным
В Анадыре уже знали об окончании наших работ, и товарищи попросили нас выступить в клубе Мы согласились, но, не дожидаясь доклада, к нам на огонек потянулись люди Одним из первых пришел радист полярной станции, человек уже пожилой, степенный. Честно говоря, мы с Березкиным немножко побаивались посетителей: как только весть о хроноскопе разнеслась по округе, выяснилось, что чуть ли не у всех есть в запасе по нескольку загадочных историй, расследовать которые с помощью хроноскопа просто необходимо! Мы заподозрили, что радист, принесший с собой два каких-то громоздких и неудобных пакета, тоже собирается посвятить нас в некую тайну, и не ошиблись.
Не торопясь, осторожно он развязал свои пакеты, и на столе перед нами оказались два птичьих чучела — прекрасный белокрылый лебедь-кликун и розовая чайка. Радист отошел шага на три от стола и, склонив голову набок, стал рассматривать птиц.
— Хороши! — сказал он наконец.
— Хороши, — согласились мы, не понимая, куда он клонит.
Радист взял со стола розовую чайку, ласково провел ладонью по ее спине и протянул нам.
— Возьмите, — сказал он. — Вам это, товарищ Березкин, и вам, товарищ Вербинин. От меня лично. Редкостная птица. Из Японии к нам в Арктику залетает.