Записки хроноскописта
Шрифт:
…От Кызыла до Хаирхана-почти день пути. Зеленая долина Енисея остается справа. Слева-степь, курганы. На курганах-орлы. Взмахивая крыльями, они становятся похожими на маленькие радары.
А потом впереди возникает Хаирхан-зубчатый, обнаженный..
— Вот и приехали, — говорит нам Петя. — Видите палатки?
Мы видим палатки и видим людей, бегущих нам навстречу.
…Чтобы не затягивать больше повествование о глиняных черепках, я опущу рассказ о событиях, свидетелем которых не был.
Скажу лишь, что Сахаров и его товарищи-спелеологи обнаружили
В пещеру вел сравнительно широкий и высокий ход; кусты и небольшие лиственницы скрывали его от невнимательных глаз, но все-таки пещера иногда посещалась местными жителями — в зале кое-где валялись обрывки конской сбруи, какие-то пестрые матерчатые ленты, виднелись следы недавних костров.
Сахаров сразу же подвел нас к стене, расположенной напротив входа. В пещере было сумеречно, но мы без труда разглядели высеченный на скале петроглиф Березкин, предсказавший его существование, выглядел именинником
— Ну конечно, — говорил он. — Эта пиктограмма значительно полнее той, на глиняных черепках.
Действительно, перед нами была целая серия рисунков, последовательно излагавшая ход событий. В левой части друг против друга стояли стрелки из лука-примитивно изображенные человечки с треугольными головами; тетива луков была натянута, и воинственные намерения стрелков не вызывали сомнений. Далее были изображены несколько убитых стрелами людей, и лишь потом уже знакомые нам сломанные стрелы На них пиктограмма не кончалась. В правой ее части художник поместил двух воинов с поднятыми над головой копьями; воины стояли в угрожающих позах, готовые метнуть копья в невидимого врага.
— Мне приходят в голову лишь простейшие решения, и они меня не устраивают, — сказал Сахаров. — Можно предположить, например, что петроглиф рассказывает о воин-оком подвиге неведомого нам племени. В жестокой схватке с врагом оно потеряло много убитых, лишилось своего основного оружия — стрел, но мужественно продолжало сражаться копьями… Логично, не правда ли? Но скучно и примитивно. Впрочем, слово за хроноскопом.
Березкин молча отправился к машине и вскоре вернулся с небольшим «электронным глазом», за которым тянулся длинный тонкий провод.
— Да, совсем забыл, — неожиданно сказал Сахаров. — На стене есть еще один рисунок… Правда, он как будто не имеет отношения к нашему петроглифу.
Сахаров пошарил лучом фонаря по стене и остановил его выше петроглифа.
— Олень, пораженный стрелами.
Действительно, на стене виднелось неполное изображение оленя с запрокинутыми ветвистыми рогами; неполное потому, что стена в этом месте осыпалась и уцелела лишь передняя часть рисунка. Две стрелы, пущенные с разных сторон, застряли в туловище животного.
— Не будем отвлекаться и займемся петроглифом, — сказал Березкин. — Идите к хроноскопу. Задание я уже сформулировал, и, как только «электронный глаз» передаст импульсы, на экране появится изображение.
По обыкновению, Березкин прежде всего поручил хроноскопу выяснить, как создавался петроглиф.
На экране возник старый, но еще, видимо, крепкий человек с зубилом в одной руке и округлым булыжником в другой и приступил к работе. Он подставлял зубило под острым углом к скале и ударял сверху камнем. В действиях его не было ничего особенно интересного для нас, но я обратил внимание, что мастер-старый. Раньше мы не придавали значения возрасту художника, наносившего пиктограмму на глиняный сосуд, но теперь я припомнил, что тот был молодым.
Когда Березкин вышел из пещеры, чтобы самому посмотреть изображение, я указал ему на возрастные различия.
Березкин постарался уточнить задание, но результат остался прежним: хроноскоп настойчиво утверждал, что петроглиф высекал старый человек. Если хроноскоп не ошибался, — а мы уже привыкли верить ему, — то, значит, разные люди стремились запечатлеть в хаирханской пещере одну и ту же мысль.
Мы не спешили с истолкованием нового факта, да и не так-то просто было истолковать его. Мысль, что у неолитических художников существовала, так сказать, «специализация», пришлось отвергнуть как явно несостоятельную, а ничего разумнее предположить мы не могли.
— А хроноскоп… если его спросить? — Сахаров с надеждой смотрел на Березкина.
— Чего захотели! — не очень-то любезно ответил тот. — Хорошо, если он пиктограмму истолкует.
Но хроноскоп не оправдал наших надежд: он смог лишь проиллюстрировать пиктограмму, и мы последовательно увидели стрелков из лука, условные фигурки пораженных стрелами людей, затем сломанные стрелы и, наконец, копьеметальщиков. Березкин для чего-то подверг хроноскопии и изображение оленя, но оно лишь спроецировалось на экране. Пользы от чистого иллюстрирования, как вы сами понимаете, мы не получили никакой.
Березкин задумался, изыскивая, очевидно, новые способы применения хроноскопа, и спелеологи собрались вокруг нас.
— Зря вы мудрите, Константин Александрович, — сказал Сахарову Локтев, человек, как мы уже знали, феноменальной памяти; он знал наизусть чуть ли не целые главы «Капитала», мог точно сказать, на какой странице что написано, и мне кажется, что Петя Скворушкин в душе чуть-чуть завидовал ему… — Вы абсолютно правы, — продолжал Локтев, — и незачем разводить философию на мелком месте. Вспомните о наскальных надписях царей Урарту, Ассирии, Вавилона именно так они стремились увековечить свои подвиги, и наш петроглиф выбит в честь победы.
Никто не возразил Локтеву-да и трудно было что-нибудь возразить, — но Петя Скворушкин все-таки решил противопоставить ему свою точку зрения.
— А может быть, все не так, — сказал он. — Может быть, мы зря не признаем за неолитическим человеком способности к философским обобщениям?
Маленький, белобрысый, с веснушчатым носом, Петя старался держаться как можно прямее, чтобы выглядеть выше и солиднее.
— Почему же — не признаем? — спросил Сахаров. — Впрочем, что вы имеете в виду?