Записки хроноскописта
Шрифт:
И конечно же, перед мысленным взором моим возник Хаирхан. Отрезанный Енисеем от Куртушибинского хребта, он одиноко стоит на левом низменном берегу, иссеченный вихрями и ливнями, обнаженный, с горбатой зазубренной спиной, издали действительно похожий на гигантского лежащего медведя. Раньше мне всегда казалось, что Хаирхан все видит. Он видел, как я с рюкзаком и промывочным ковшом уходил в тайгу опробовать на золото реки, видел меня, свалившимся от усталости с лошади и ползущим к юрте, видел, как хмурым октябрьским днем я, не раздеваясь, входил по горло в ледяной Енисей, чтобы провести вдоль утесов лошадей нашего маленького поискового отряда. Выходя из гор к Енисею, я всегда разыскивал знакомый профиль Хаирхана; если он
— Что же дала ваша рекогносцировка? — спросил я у Сахарова.
Очевидно, безразличный тон не удался мне, и Сахаров быстро вскинул на меня глаза.
— Вам что-нибудь рассказывали о Хаирхане? — в свою очередь спросил он.
— Я сам видел его.
— И знаете, что там есть пещеры?
— Знаю. Вернее, слышал о них.
— А я побывал там. Вот и вся разница. — Сахаров улыбнулся. — К сожалению, мы сумели осмотреть только первый зал. Пещера же, судя по всему, очень большая. Будущим летом мы продолжим исследования. Думаю, что это приведет к любопытным открытиям. А в первом зале нам удалось найти глиняные черепки с загадочной пиктограммой. [1] Расшифровать ее мы не смогли. Вернее, каждый символ пиктограммы в отдельности будто бы ясен, но целиком она как-то не читается.
1
Пиктограмма — серия рисунков, передающих какую-либо мысль. Пиктографическое, или рисуночное, письмо принадлежит к самым ранним видам письменности.
— И вы надеетесь, что хроноскоп поможет вам?
— Да, я на это надеюсь, — просто сказал Сахаров. — К вам, конечно, приходят с разными предложениями, быть может более интересными, чем мое. Я тоже не стал бы вас беспокоить, если бы мы не собирались продолжать исследование пещер. И не только Хаирханских. Не думайте, что пещеры — лишь прошлое человечества.
Слушая Сахарова, я мучительно пытался припомнить легенды о Хаирхане, некогда записанные мной, и потому пропустил мимо ушей его последние слова. Легенды я не вспомнил. Как нередко случается, память изменила мне в самый неподходящий момент.
— Кажется, загадки Хаирхана оставили вас равнодушным? — спросил Сахаров, внимательно наблюдавший за мной.
— Не совсем, — возразил я. — Но мы сейчас не занимаемся хроноскопией, потому что Березкин совершенствует аппарат. Кстати, он занят конструированием «электронного глаза», передатчика особого типа. Хроноскоп все-таки довольно громоздкая штука, а с «электронным глазом» мы смогли бы легко проникнуть в хаирханскую пещеру и, если потребуется, всю ее подвергнуть хроноскопии Так что придется немного подождать.
Когда несколько разочарованный моим ответом Сахаров стал прощаться, я спросил у него на всякий случай номер домашнего телефона…
Глава вторая
в которой подтверждается, что личные мотивы — увы! — до сих пор играют немалую роль в научных изысканиях; кроме того, в ней рассказывается о двух легендах и о малоудачной попытке расшифровать пиктограмму на глиняных черепках
Сахаров, сам того не подозревая, разбудил во мне полузабытые дорогие воспоминания. Через несколько дней, выкроив свободный часок, я извлек из своего архива тувинский путевой дневник и углубился в чтение. Наивные, излишне восторженные записи вызывали теперь у меня невольную улыбку, но постепенно я проникся той неповторимо романтической атмосферой, в которой жил тогда, и мне неудержимо захотелось еще раз побывать в Туве, еще раз увидеть Хаирхан. Я заглянул в конец дневника-там у меня
Одна из легенд объясняла, почему Хаирхан пустынен и почти лишен древесной растительности. Я уже упомянул, что Хаирхан — известняковый массив, а известняки легко пропускают воду, и поэтому на них селятся лишь сухолюбивые растения. Но в легенде все выглядело иначе.
«Очень давно, а когда именно, никто не помнит, — легенда, как видите, начиналась обычным сказочным запевом, — Хаирхан был покрыт дремучим лесом. Однажды дети шамана-два мальчика из соседнего сумона — забрались на Хаирхан, чтобы поиграть там, и не вернулись: они упали с утеса и разбились. Вечером шаман тоже отправился на Хаирхан, и вскоре по окрестной равнине разнеслись гулкие удары в бубен: это шаман пел заклинания, прося богов покарать Хаирхан… Боги услышали шамана, и над Улуг-хемом разразилась сухая, невиданной силы гроза. Алые молнии исчертили небо, и одна из них ударила в горб Хаирхана. Лес вспыхнул, и пламя пожара отразилось в черных водах великой реки. Пожар продолжался, пока не сгорело последнее дерево. С тех пор будто бы и стоит Хаирхан обнаженным…»
В дневнике моем этой легенде уделялось значительно больше места, чем второй, показавшейся мне в свое время малоинтересной. Теперь же, перечитав ее, я изменил свое мнение.
Во второй легенде рассказывалось о хаирханской пещере, вернее, об одном смельчаке, рискнувшем пройти ее всю до конца. Долго никто не решался на это, но однажды бедный тувинец, пасший своих овец у подножия Хаирхана, проник в пещеру. Никто не знает, что он там увидел, но увидел он нечто такое, от чего помутился его разум. Несколько дней бродил пастух по темным галереям пещеры, прежде чем сумел выбраться из нее. Дневной свет постепенно вернул ему рассудок, но вспомнить он все равно ничего не смог. Однако, уверяет легенда, с тех пор неведомая сила простерла свое покровительство на бедного скотовода, и стал он самым счастливым и богатым человеком в округе.
Вот и все. Ничего конкретного, но зато простор для фантазии поистине неограниченный!
Интерес мой к Хаирхану и, главное, к глиняным черепкам теперь заметно возрос. После непродолжительных размышлений я пришел к выводу, что для глиняных черепков из хаирханской пещеры можно было бы сделать исключение и подвергнуть их хроноскопии.
Впрочем, я окончательно утвердился в своем намерении лишь после разговора с Дягилевым.
Встретились мы случайно, и встреча — хотя это не имело никакого отношения к Дягилеву, — оставила в душе неприятный осадок
Я не люблю городского транспорта, стараюсь передвигаться по Москве пешком, причем выбираю обычно не самую короткую, а самую тихую дорогу… Так однажды я шел по заснеженным бульварам к площади Пушкина и увидел вдалеке человека, фигура которого показалась мне знакомой. Человек толкал детскую коляску увеличенных размеров и одновременно читал книгу, держа ее перед собою в вытянутой руке. Он был невелик ростом, одет в легкое демисезонное пальтишко, а на голове его красовалась огромная рыжая ушанка… В коляске послышался писк, и лишь тогда человек опустил книгу, но поспешил… ко мне.
— Как я рад! — вскричал Дягилев. — Вот замечательно, что мы встретились!
Я заглянул в коляску и обнаружил там двойняшек. — Поздравляю!
— Спасибо, — смущенно сказал Дягилев. — Отпуск у меня. Вот… гуляю.
Растирая красные от холода руки, он сообщил мне, что дела у него идут отлично, что он уже написал и сдал в печать статью о коссах, и она скоро, наверное, выйдет в свет, потому что Рогачев у него в соавторах…
— Вашу помощь я отметил в статье, — сказал Дягилев. — И Рогачев на этом настаивал. Он даже отредактировал сноску… А сам я-на Чукотку. Вот откроются летние аэродромы-прощай Москва… От руководящей работы меня освободили, так что теперь я-как птица вольная.