Записки хроноскописта
Шрифт:
Я понял Березкина, извинил его за не слишком вежливое поведение, и поверил, что не стоит смотреть малоинтересные кадры. Читатели могли заметить, что я описываю события без пересчета, так сказать, на конечный результат, и потому стараюсь не забегать вперед. И все-таки мне хочется сейчас отметить, что малоинтересные кадры уже на следующий день очень пригодились нам; но в тот поздний вечер ни мы с Березкиным, ни кто-либо другой все равно не сумели бы их правильно интерпретировать.
…Ночью мне не пришло
— Иногда для хроноскопии важен общий фон, — сказал Березкин. — Детали… они же не сами по себе существуют.
Рубакин согласился немедленно проконсультировать нас, но я все же предпочел сначала взглянуть на кадры убийства.
— Зачем они тебе вдруг понадобились? — недовольно спросил Березкин.
Кадры действительно мало что объясняли: на округлые предметы символические головы — опускались продолговатые предметы — символические каменные топоры, и все. Я обратил внимание только на одну не замеченную вчера подробность: хроноскоп подчеркивал, что удары были несильными.
— Прикончили же обоих, — мягко возразил мне Рубакин, и Березкин, соглашаясь с ним, кивнул.
Я промолчал, и Рубакин приступил к рассказу.
По его словам, культурный слой в сучанской пещере оказался маломощным похоже даже, что пещера лишь один раз за все время служила жилищем первобытному человеку. Археологи нашли в пещере все, что обычно находят на палеолитических стоянках: кости убитых животных, золу и уголь, несколько нуклеусов и многочисленные отщепы — свидетельства изготовления каменных орудий, скребло.
— Для нас, палеолитчиков, все привычно, — сказал Рубакин. — И в то же время есть в культурном слое сучанской пещеры нечто особенное. Я бы определил это особенное словом «интенсивность». Понимаете, слой рассказывает об удачливости охотников, о постоянно богатой добыче, о сытной жизни, наконец, по тем временам людям жилось тут совсем неплохо, и потому таким насыщенным всякими останками получился культурный слой.
— Ты забыл об останках детей, — сказал Трива. — Точность — так уж точность.
— Да, в верхнем горизонте культурного слоя, скорее даже на его поверхности, наш маг обнаружил кости, безусловно принадлежавшие малолетним детям. Сохранились они плохо — детские кости вообще чрезвычайно редко хорошо сохраняются, — но маг уверяет, что одновременно погибло четверо ребят, едва вышедших из грудного возраста.
— Гибель детей, гибель Альтруиста и Калеки, бегство из пещеры — это все синхронно? — спросил Березкин.
— Синхронно, по всей видимости. Или почти синхронно. Интервалы в несколько месяцев выделять мы не умеем.
— Знаю, что не умеете, — сказал Березкин. — Тут
— Всего-навсего один топор. Люди того времени, конечно, не разбрасывались такого рода предметами — слишком трудно они доставались.
— Где лежал топор?
— Рядом с Альтруистом… Березкин тихо застонал.
— Как же вы не сообразили все оставить на месте?!
— Н-да, — смущенно протянул Рубакин, — но сперва мы и не думали о хроноскопии. Потом уж вспомнили о вас.
Археологи, видимо, почувствовав свою вину, немедленно притащили нам топор — продолговатый обрубок кремня, — хранившийся у них отдельно от прочих находок. Но, честно говоря, мы с Березкиным не знали, что с ним делать теперь.
— Вы помните, где он лежал?
— Принесите фотографии, — вместо ответа распорядился Рубакин, и один из коллекторов тотчас скрылся в палатке.
Топор лежал у головы Альтруиста, мертвая кисть неандертальца так и не выпустила топорища.
— Бился до конца, — сказал кто-то из молодых помощников Рубакина, повторяя версию своего начальника.
— Это мы уже слышали, — Березкин посмотрел на топор и неожиданно подмигнул мне. — Слушай, а почему бы нам не пошутить? Вот я сейчас возьму и докажу, что Калека убит топором Альтруиста. Пусть-ка хроноскоп посмеет закапризничать и не подчиниться моей воле!
— Пошути, — улыбнулся я, но Рубакин с откровенным недоумением пожал плечами:
— Вы же так дорожите временем! — укоризненно сказал он.
Но мы все равно уже зашли в тупик.
Березкин сформулировал задание хроноскопу, и на этот раз сам отправился в пещеру.
Все вели себя у хроноскопа по-разному. Я пытался шутить. Рубакин терпеливо ждал, пока пройдет наша блажь, а Трива отнесся к идее Березкина заинтересованно.
Я перестал шутить, когда на экране возникла символическая (Березкин не стремился к точности изображения) фигура Калеки, и на голову его опустился топор.
Тот самый топор, который до последнего вздоха сжимал в руке Альтруист.
Березкин почти тотчас выбрался из пещеры, насвистывая незнакомый мне легкомысленный мотивчик, и перестал свистеть, лишь заметив недоуменные выражения наших лиц.
— Этого не может быть, — зло сказал ему Рубакин. — Этого не может быть, и все тут. Да, да! Если хроноскоп подчиняется вашей воле, то представляю себе, сколько вы уже привнесли в науку абракадабры!
Березкин прослушал всю тираду спокойно, хотя он, как и все мы, впрочем, любит критику весьма умеренной любовью. Он повторил уже просмотренные нами кадры и присвистнул.
— Я и сам этого не ожидал, — признался он. — Сейчас же повторю все сначала. Ты понимаешь хоть что-нибудь? — обратился он ко мне.