Записки из Города Призраков
Шрифт:
Остин шумно сглатывает слюну.
– В тот вечер, когда ты приходила на обед и он сорвался… я сказал тебе, что он, возможно, расстроен из-за какой-то сделки. Но после того, как я отвез тебя домой, осознал, что сорвался он после того, как ты упомянула о слушаниях.
Я киваю, и на его лице отражается печаль: она читается в опущенных уголках его прекрасного рта, в тике его правой щеки, под глазом.
– Я продолжал думать об этом, о странностях его поведения. И потом, другим вечером, в кондоминиуме, – он краснеет, бросает на меня короткий взгляд, – после нашей ссоры и твоего ухода, у меня возникло
– И что ты сделал?
– Ну… я попытался дозвониться до тебя… но ты не отвечала. Я пошел спать, в надежде, что утром смогу с тобой связаться. Когда проснулся, мобильника на прикроватном столике не нашел. Мне показалось это странным, потому что я точно положил его туда перед тем, как отключиться. – Он вновь прикусывает нижнюю губу, моргает, прикрывает глаза от солнца. – Я позвонил на него с маминой линии стационарной связи… и услышал, как он звонит в кабинете Теда. Увидел эсэмэски.
– Те, что он посылал мне. Прикидываясь тобой.
Остин откашливается, вырывает травинку, которая растет рядом с одеялом; видно, как под мятой рубашкой поло напрягаются мышцы живота.
– Да. Те. Потом приехали копы, чтобы поговорить с Тедом. Он говорил о страховочной афере… это не имело смысла. И полиция упомянула девушку, которая оказалась внутри, когда вспыхнул пожар. Они упомянули тебя. Он причинил тебе вред. Я это знал. Я… – Он смотрит на меня, его начинает трясти. Я никогда не видела трясущегося Остина Морса. Я никогда не видела даже взъерошенного Остина Морса. – Я не знаю, почему я сразу не сказал все копам, прямо там… может, моей маме. Я просто… стоял столбом. Может, я идиот, но я хотел сначала поговорить с тобой, других мыслей у меня не было. Я звонил тебе домой, снова и снова. Я звонил в больницу. Они сказали, что тебя уже выписали. Я позволил ему причинить тебе вред… мне надо было это предотвратить… я не знал, что он задумал… – У него перехватывает дыхание.
– И ты меня искал?
– Я бы искал тебя вечность. Правда, Тайт. Я так легко не отступаюсь.
Остин придвигается ко мне, нерешительно берет мою руку в свою. Его большую, теплую руку. Против воли лицо Штерна осаждает мой ра-зум, втыкает иглы боли в мои обожженные легкие. Я задаюсь вопросом, а так ли это всегда, если тебе кого-то очень недостает: нож вонзается в нутро, стоит только подумать об утрате… Я возвращаюсь в настоящее. В здесь и сейчас. К Остину. К парню, которого я ненавидела. К парню, которого хотела. Парню, которого прощу за незнание. В конце концов, как мало мы действительно знаем.
Я прикасаюсь кончиками пальцев к его лицу, потому что он выглядит таким грустным, и мне внезапно хочется пожалеть его, показать, что его печаль не осталась незамеченной. Он целует мои пальцы, один за другим, гладит мою ладонь. Держит меня за руку под грохочущую симфонию разрушения Города призраков.
– Оливия?
– Да?
– Я боюсь.
– Знаю.
– Я боюсь того, что случится… когда все это разрушат, – говорит
– Что бы ни случилось, Остин, ты не один, – говорю я ему и легонько целую в щеку. – И никогда не будешь один.
– Обещаешь, Тайт? – В тихом голосе надежда.
– Да, Морс. Обещаю.
Я встаю, поднимаю одеяло с травы, складываю, убираю в ранец для книг рисовальные принадлежности. Протягиваю Остину руку, чтобы поднять его с земли. Все новые патрульные машины съезжаются к руинам Города призраков; копы то и дело включают фонарики, переговариваются по рациям.
– Пошли. – Я беру его под руку, дрожу, чувствуя присутствие множества призраков, которые вскользь касаются моей теплой, обожженной, живой кожи. – Нечего нам тут больше делать.
Остин предлагает отвезти меня домой, но я отказываюсь. Хочу пройтись, подержать в руках листья, позволить влажному ветерку охладить кожу, высушить пот, почувствовать землю под ногами. Я иду медленно, длинным путем. Добираюсь домой только через час.
Запахи обеда приветствуют меня, как только я открываю дверь: густые запахи варящихся макарон, жарящегося мяса, оливкового масла, чего-то еще, положенного в сковороду. Я вижу Уинн в гостиной: лицо освещают отблески работающего телевизора, мультяшные герои визжат так громко, что она меня не слышит. Папа сидит за кухонным столом, Хитер стоит рядом, массирует спину, успокаивает.
На мгновение я вижу папу и Хитер не родителями, а обычными людьми, которым хорошо рядом, которые помогают и поддерживают друг друга. И тут же вновь вижу их родителями – и немного сержусь, потому что старикам не положено прикасаться друг к другу, когда молодые могут застать их за этим занятием.
Я стою в дверях. Он поднимает голову, видит меня.
– Ливи… дорогая… – По звуку его голоса, по блеску глаз я знаю: что-то случилось. Бросаю ранец для книг и одеяло в прихожей, спешу к нему. Он встает, обнимает меня.
– Папа… что? Что такое?
– Полиция…
– Я только что оттуда. Видела демонтаж. – У меня скручивает желудок. – Они что-то нашли?
Он еще крепче прижимает меня к себе.
– Кости.
– Тани? – спрашиваю я, гадая, стоит ли сейчас Штерн рядом со мной, невидимый даже для меня.
– Им еще надо провести экспертизу. Чтобы знать наверняка. – Папа шумно выдыхает. – Они собираются сделать все быстро. Разумеется, это все меняет. Это улики… вещественные доказательства того, что Тед причастен к другому убийству, что он преступник, что он использовал маму в своей игре, манипулировал ею, основываясь на том, что знал о ней, о ее болезни.
Мама. Я хочу позвонить ей, бежать к ней, устроить пикник на песке и бегать с ней в прибое. Я задаюсь вопросом: может, мне все это снится? Я чувствую, что я парю, лечу, сотканная из света и воздуха.
– Мы вытащим ее оттуда, Лив, мы ее вы-тащим…
У него перехватывает дыхание. Хитер подходит к нам, обнимает меня, и ее руки соприкасаются с руками папы. Что-то происходит помимо нашей воли, что-то меняется, и тогда тебе приходится приспосабливаться. Или умереть с голоду. Это свобода. Выбор, который ты должна сделать, чтобы двигаться вперед, чтобы жить.