Записки Клуба Лазаря
Шрифт:
Выражение лица Брюнеля немного смягчилось.
— Извините за мою резкость, доктор. Последние месяцы выдались для меня особенно напряженными. Я пришел сюда, поскольку мне сказали, что вы один из лучших хирургов в Лондоне. Надеюсь, в моем визите нет ничего предосудительного?
— Вы льстите мне, сэр. Нет, конечно. Я рад, что вы выделили время для посещения маленького представления, которое я здесь устроил.
Казалось, он не слушает меня, поскольку труп снова завладел его вниманием, поэтому я позвал Уильяма, чтобы тот убрал отвлекающий предмет.
— Я слишком много времени провожу среди машин, доктор, — признался Брюнель с легким сожалением
Послышался грохот — это Уильям задел столом на колесиках дверь. Я подумал, что он наверняка опять пил спирт из кладовой.
— Осторожнее, Уильям! — крикнул я, не желая еще больше огорчать моего визитера неуважительным отношением к мертвецу. Хотя, по правде говоря, мне было абсолютно все равно. Мертвые они и есть мертвые. Им наплевать, закапываешь ты их в яму, режешь на части или сжигаешь. Правда, тела в больнице Святого Фомы ожидала не столь бессмысленная судьба. После того как труп изучался до последней косточки, Уильям собирал все, что от него осталось, относил в подвал и варил в большом котле, чтобы очистить кости от остатков плоти. Затем кости отдавали артикулятору, тот покупал их за небольшую плату, и Уильям всегда делил ее поровну со мной. Из костей собирали скелеты, которые покупали студенты в качестве анатомических образцов.
Я отправился за пальто, а Брюнель в это время расстегнул ремешок, который был перекинут у него через плечо, и достал из-за спины кожаную сумку. Открыв застежку, он показал ее содержимое — с дюжину стоявших в ряд сигар. Наверное, это был самый большой портсигар, который я когда-либо видел. Брюнель был явно не из тех людей, которые предпочитают размениваться по мелочам. Он вытащил сигару, осторожно положил ее в рот, смочил слюной кончик, затем откусил его и сплюнул на пол. Когда он поднес спичку к свернутому табачному листу, от него поднялось облако дыма и распространился едкий аромат, который не смог перебить даже пропитавший воздух запах бальзамирующего спирта. Одной затяжки было достаточно, чтобы поднять Брюнелю настроение.
— Это была ваша третья лекция, которую я посетил, доктор. Я нашел их очень увлекательными. Очень. Но кое-что меня удивило. Я обращаюсь к вам «доктор», поскольку слышал, что так называют вас остальные, но обычно вы, хирурги, выбираете другое обращение — «мистер».
— Вы это удачно подметили, сэр. Существует довольно старая традиция называть хирурга мистером, а не доктором; она пришла из Средневековья — ведь первые хирурги были цирюльниками и использовали свои лезвия не только для того, чтобы брить бороды. Но кроме врачебной практики я еще получил степень доктора наук за мои исследования, поэтому люди обращаются ко мне по академическому званию. В любом случае моим пациентам, кажется, больше нравится, что их лечит доктор, а не какой-то там мистер.
Брюнель улыбнулся.
— Вы проводили исследования? Что ж, доктор, у меня возникло желание продолжить мои изыскания. Надеюсь, мы с вами еще сможем поговорить о вопросах анатомии.
Подобная перспектива заинтриговала меня, но время было не самое подходящее.
— Сэр, я бы с удовольствием продолжил беседу и поделился с вами всеми необходимыми для вас знаниями, но, боюсь, до конца дня буду занят в больнице.
Брюнель вернулся к скамье, на которой сидел, и взял свой цилиндр. Он надел его на голову, став выше, наверное, на целый фут, после чего снова повернулся ко мне.
— Не важно. Все равно сегодня мне нужно встретиться на верфи с целой сворой проходимцев. Возможно, мне стоит как-нибудь заехать к вам в более удобное для нас обоих время?
— Хорошо, — сказал я, быстро просовывая руку в рукав пальто, а затем протягивая ее для рукопожатия.
Брюнель ушел, оставив за собой облако сигарного дыма. Оно повисло в воздухе и не развеялось даже через несколько минут, когда я уже покидал помещение.
Есть что-то волнующее в моменте, когда делаешь первый надрез на свежем трупе, рассекаешь кожу, сохранявшую до моего вторжения чудесный механизм, который представляет собой каждый человек. Но сегодня Уильям, похоже, решил испортить этот момент.
— Возможно, это последний, сэр, — сказал он, мрачно рассматривая труп, только что уложенный на стол.
— Что значит последний? Ты говоришь как торговец птицей, распродавший на Рождество весь товар.
— В лучшем случае остался еще один или два. Сейчас повсюду тиф — отцы города приостановили все поставки, пока не пройдет эпидемия. Как всегда в подобных случаях, товар, то есть трупы, сжигают.
Разумеется, я знал о вспышке болезни, но не думал, что из-за нее мы можем остаться без трупов. Больница не могла поставлять достаточное количество покойников для учебных целей. Как я объяснил Брюнелю, дефицит пополнялся за счет работных домов и тюрем, но эпидемия тифа или холеры в городе означала, что все трупы немедленно закапывались или сжигались на общих кострах.
— Значит, будем надеяться, что эпидемия скоро закончится.
Уильям посмотрел на меня с сомнением.
— Моя сестра сказала, что хочет вернуться в деревню.
— Я не могу винить ее, Уильям. Чего-то подобного следовало ожидать, особенно теперь, когда Темза превратилась в сточную канаву. Я слышал, что источником заражения стала тюрьма Ньюгейт, и это уже не в первый раз, — всем было известно, что заключенных содержали в ужасающих условиях, камеры были крошечными, любая инфекция распространялась со скоростью лесного пожара и довольно быстро покидала стены тюрьмы, заражая остальное население.
— А главное, что виновных теперь днем с огнем не найдешь, — прокомментировал Уильям.
— Мы должны быть особенно осмотрительными. Избегать малейших ссадин и царапин. Какая сейчас обстановка?
— Ничего хорошего. Умерло уже человек двадцать или около того. Но пока что зараза не постучалась в наши двери.
— Нет, Уильям, я не о тифе, а о трупах. Сколько у нас осталось?
— Я не могу вам сейчас сказать. Нужно провести учет.
Я посмотрел на часы.
— Как говорится, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. У нас еще есть полчаса до прихода студентов. Пошли, спустимся в подвал.
Уильям оберегал подвал подобно гоблину, стерегущему свой подземный мир, поэтому мое намерение сопровождать его в эти темные глубины вызвало у него недовольство.
— Только будьте осторожны, — предупредил он меня. — Там душновато и пахнет неприятно.
В комнате с низким сводчатым потолком и осклизлыми от влаги стенами почти не было освещения, лишь из вентиляционных отверстий наверху сюда пробивался слабый свет с улицы. Здесь были хорошо слышны шаги пешеходов по мостовой — они наверняка прибавили бы шаг, узнай о том, в каких целях использовалось помещение под ними.