Записки купчинского гопника

Сташков Глеб В.

Хотя один вопрос он все-таки задал. Спросил, можно ли воспользоваться чьей-нибудь розеткой. Добрая соседка ушла в школу. Звонюсь к злой.

– Нет у меня розетки, – говорит злая соседка.

– Не может, – говорю, – не быть розетки.

– Может, – уверяет соседка и грозится вызвать милицию.

– Хорошая у тебя соседка, – говорит мужичок. – Помирать будет, ей никто стакан воды не подаст.

Я точно не подам.

Пока мужик добывал электроэнергию из генератора, я рассказал про собаку. Он не засмеялся. И не удивился.

– Бывает, –

сказал он. – Недавно вот так же дверь вскрывал, так ее попугай закрыл. Вырвался из клетки, сел на задвижку и защелкнул.

Я стоял, пораженный многообразием жизни. Моя история как-то сразу поблекла в сравнении с невероятными приключениями попугая.

Мужик тем временем просверлил дырочку, вставил в нее проволоку и отодвинул защелку. Получил положенные полторы тысячи и откланялся.

Не успел я заклеить защелку изолентой, как в дверь позвонили.

Открываю – менты. Капитан и старший лейтенант.

– Чего, – говорю, – надо?

– Нам сообщили, что в вашу квартиру ломились воры.

– А вы не получали сообщения, что в соседней квартире живет идиотка?

– А ты, собственно, кто? – спрашивают менты.

Я показал паспорт.

– А где воры?

– У соседки спросите.

Звонят к соседке. Она смотрит на ментов. Потом на меня.

– Так это ты? – умиляется соседка. – А мне показалось, воры.

– Креститься надо, когда кажется, – довольно банально отреагировал капитан.

– В следующей раз штраф выпишем, – сказал старлей, тоже не отличившись оригинальностью.

А соседку с тех пор я терпеть не могу. И, конечно же, пол на лестничной площадке никогда не помою.

* * *

Тем более сейчас мне не до пола. Мне нужно на встречу с телевизионщиками. Вот и лифт подошел.

В моем подъезде два лифта и оба чуть живые. Один из них всегда не работает, а второй работает, но с трудом. Скрипит, трещит, иногда грохочет. Мне кажется, трос скоро оборвется. Вопрос в том, кто в этот момент будет ехать в лифте. Я бы предпочел, чтобы не я.

Зато у нас в Купчино, если кто не знает, есть поющие лифты. Это наш глава района придумал. Целых три поющих лифта. Нажимаешь на кнопочку – и играет Чайковский. Или Бетховен какой-нибудь.

«Жители теперь будут подниматься в свои квартиры не под монотонное дребезжание тросов, а под звуки классической музыки, – восхищалась наша районная веб-газетенка. – По мнению разработчиков проекта, это еще один кирпичик в фундамент петербургской культуры».

А первый кирпичик – это, видимо, мой лифт. В котором монотонно дребезжащий трос того и гляди оборвется. В моем лифте коли слушать, так только «Реквием».

Вообще-то, говорят, общественность идею поющих лифтов не оценила. Не уважает общественность Чайковского. Если бы Стас Михайлов играл, тогда другое дело.

Лифт доехал до первого этажа и раскрыл двери. Передо мной стояла дама с ребенком.

Дама шарахнулась в сторону и завизжала.

Ребенок шарахнулся в другую сторону и тоже завизжал. Они думали, что я с собакой. А если я с собакой, то нужно визжать. Тогда собака залает, и можно поскандалить.

– Намордник нужно надевать, – крикнула дама.

– Кому? Мне?

– Собаке!

Я посмотрел по сторонам:

– Где вы видите собаку?

Дама издала зубовный скрежет.

Я прошел к выходу.

– Вам, молодой человек, намордник иногда тоже не повредит.

Я не стал спорить. В принципе, она права.

Глава вторая

Купчилэнд

Вот я и на улице. Хорошо на улице. Пройдешь влево десять метров – и начинается лужок. Там пасутся собаки с хозяевами.

Вчера на лужке скосили траву, и сегодня упоительно пахнет сеном. У меня дача на платформе «125-й км». Два с половиной часа на электричке. Так от дачи нужно полкилометра идти к реке, чтобы дойти до запаха сена. А здесь – десять метров.

Потому что здесь – Купчино!

Когда-то давно планировалось, что Ленинград будет расти и развиваться на юг. В сторону Пушкина и Павловска. А Купчино превратилось бы в центр города.

Ленинград не стал развиваться на юг. Он стал развиваться на север. А мы до сих пор стараемся доказать, что наше Купчино никакой не центр, а самая настоящая окраина. Надо сказать, нам это удается.

– Ты где живешь? – спрашивает тебя случайный знакомый.

– В Купчино.

– А чего не переедешь? – говорит знакомый и сочувственно покачивает головой.

Несколько лет назад весь город обсуждал газоскреб «Охта-центр».

– Возмутительно, – кричала общественность. – Нельзя уродовать центр города. Если очень надо, небоскреб можно построить в Купчино.

Нас, конечно, никто не спрашивал. Купчино, конечно, не жалко. Потому что Купчино нельзя изуродовать. Потому что из всех спальных районов наш – самый спальный. Из всех многоэтажек наши – самые однотипные. И только средние школы у нас не самые средние, а самые худшие.

Зато у нас много зелени. И под каждым третьим кустом кто-нибудь справляет нужду. Единственный во всей округе общественный туалет давно закрылся за отсутствием посетителей.

Ленинградская интеллигенция, выезжая из коммуналок, мигрировала на север. У них и названия соответствующие – метро «Академическая», метро «Политехническая». А у нас – станция метро «Купчино». Просто «Купчино». И до недавних пор – всего одна.

На закате советской эпохи по всему городу было полно гопников. Но только в Купчино гопник являлся типичным представителем биосферы. Только в Купчино ватник и кирзовые сапоги служили униформой и одновременно пропуском в светское общество.

Купчино – символ городской окраины. У нас чаще всего лопаются трубы и трескается асфальт. К нам реже всего приезжает начальство и чаще всего – гастарбайтеры.