Записки о большевистской революции

Садуль Жак

Церетели, Чернов, Гоц и сам Николай II были бы вынуждены стать сочувствующими большевикам, если не большевиками. Они бы расходились с Троцким и Лениным лишь в вопросах формы.

Нужно определиться. И главное — нужно принять решение.

Разорвут ли союзники отношения с Россией или не разорвут?

В этом весь вопрос, и его нужно решать скорее.

Разрыв отношений поневоле бросит Россию, которая не избежит кризиса анархии и не сумеет реорганизоваться в одиночку, в руки Германии. Сепаратный русско-германский мир, очевидно, быстро превратится в экономический и военный союз. Теперь и потом:

серьезные трудности у России, серьезные трудности — безусловно, еще более серьезные — у союзников.

Разрыв может также привести к сепаратному миру между союзниками и Центральными империями в ущерб России. Может быть, это было бы лучшим решением, но вместе с тем сколько серьезных опасностей для будущего! Впрочем, мне непозволительно судить о столь важных вопросах как и высказывать то, что может думать социалист вроде меня по поводу чрезвычайно неприятных хлопот, выражающихся в подавлении демократической революции демократическими же нациями.

Если мы не пойдем на разрыв (а мне кажется, я достаточно громко кричал, доказывая безумство разрыва, чтобы его оттянуть), нужно любыми способами начать переговоры с большевиками, хотя бы для того, чтобы избежать разрыва с их стороны.

Ленин и Троцкий не придают большого значения тому, чтобы официально их признали как законное правительство. Но они не приемлют вмешательства союзников во внутреннюю политику России и возмущены открытой поддержкой тех, кого они называют контрреволюционерами. Они уже объявили мне, что если послы, а такой слух прошел, переедут из Петрограда в Могилев — где под крылом у ставки якобы формируется правительство Церетели — Чернова, — их придется, вероятно, арестовать. И в этом случае, к несчастью, они те самые люди, которые немедленно выполняют то, что говорят. Я мог бы процитировать, но у меня на это не хватит времени, десяток других их высказываний, которые показывают, в какое сильное раздражение мы опрометчиво привели этих двух людей, которые, не следует об этом забывать, считают себя временными руководителями (они сами думают, что продержатся максимально не более нескольких месяцев) России, но руководителями фактическими, коль скоро по вопросам собственного снабжения, передвижения, связи, одним словом, по малейшему вопросу представители союзников обязаны официально испрашивать разрешения у Смольного.

Большевики в скором времени примут по отношению к «союзническим контрреволюционерам» строжайшие меры, под стать тем, что применяют союзники против революционеров на Западе.

Таков первый результат отсутствия контактов.

Второй результат: повсеместное усиление анархии. Союзники бойкотируют большевиков, но вместе с тем саботируют Россию и самих себя. Ленин и Троцкий требуют, чтобы с ними напрямую согласовывали все технические вопросы, относящиеся к военным действиям и снабжению, которые обсуждаются союзниками и русским командованием. Нежелание союзников вступать с ними в контакт уже оборачивается самыми серьезными последствиями, и эти последствия станут вскоре непоправимыми.

Они требуют также, чтобы с ними напрямую согласовывались вопросы перемирия. Если правительства не дадут официального ответа, а Германия направит ноту, необходимо, чтобы союзники хотя бы частным порядком изложили свои замечания, которые будут использованы Россией при составлении новой ноты.

До сего времени, кроме генерала Нисселя, который, как мне кажется, правильно понимает ситуацию, представители союзников, похоже, заняты только ожиданием.

Понятно, что они уже не будут советовать разорвать отношения, ясно, что они начинают понимать, что надо было давно начать переговоры (я убеждаю в этом уже две недели), но у меня такое впечатление, что они теперь не знают, на какой почве начать сближение.

И пока они пребывают в нерешительности, события развиваются без них и, стало быть, — против них.

Я уже говорил и повторяю, что можно было:

1. Оттянуть публикацию дипломатических документов и убедить опустить некоторые из них;

2. Отсрочить или внести изменения в сроки и порядок рассылки послам ноты о перемирии.

Но чтобы добиться этих результатов, нужно было вести переговоры. И уже две недели я твержу всем, кто умеет слушать, что, ведя переговоры с Троцким и Лениным, помогая им советом, их можно повернуть лицом к реальности и достаточно легко убедить пойти на сугубо необходимые уступки. Здесь знают, чего я уже сумел от них добиться, хотя я не получал никакого разрешения начинать с ними какие бы то ни было переговоры и не могу ничего обещать им в ответ на их уступки.

Я еще надеюсь, несмотря на возмущенные протесты, которые вызывает моя гипотеза, что в случае, если предложения о перемирии будут Германией приняты, мы сможем иметь своих неофициальных представителей при Ленине и Троцком для того, чтобы помочь им не допустить серьезных ошибок и не попасться в какую-нибудь кайзеровскую ловушку.

Увы, если так и будет, то не сегодня!

Ответственность за будущее лежит не только на большевиках. Огромная доля ее падает на союзников.

Мне кажется, что мы продемонстрировали здесь свою худшую политику. Очерняя людей, закрывая глаза на факты, мы безучастно наблюдаем, — как будто и не шло речи о жизни Франции, — за драматическими событиями, которые медленно, но верно толкают Россию к миру, то есть — к Германии.

Не сомневаюсь, еще можно что-то сделать. Но нельзя терять ни часа. Увы, наша провинциальная дипломатия боится малейшей ответственности, любой инициативы, не желает действовать, а ждет директив от правительства, которое сама же постаралась взбудоражить, настроить к большевикам враждебно и которое за 3000 километров от событий, среди антиподов русской души не может понять, что в нынешнем положении объявление войны большевикам есть объявление войны России.

Я с ужасом жду приказов Клемансо. Я отчетливо представляю, что это будут за приказы, и знаю, каким прискорбным будет их результат!

А ведь как просто было, нет, конечно, не возродить в новой России силу и боеспособность, но, как минимум, избежать величайшей катастрофы, направить в нужное русло большевистское движение, вернуть на землю пылких идеологов, живущих в тумане своих мечтаний. Но удобнее, считается, их вообще не замечать. Как будто так они и в самом деле куда-то исчезнут. И даже не возникает вопроса: а не потеряем ли мы заодно и Россию, и Антанту?

Есть дело и есть человек. Я вижу, что нужно делать. Нет пока только человека.

Убежден, что большевики оставят Россию на произвол судьбы лишь в той мере, в какой мы оставим ее сами, бросив их один на один с врагом во время мирных переговоров. Троцкий и Ленин понимают, что сепаратный мир в определенной степени отдает их на милость Германии, в которой дыхание революции еще слишком слабо и которая, без сомнения, завтра, как и вчера, будет капиталистической, если не милитаристской.

Они не хотят сепаратного мира. Но они больше всего хотят мира и подпишут его в одиночку, если, как они сами полагают, союзники к ним не присоединятся.