Записки о большевистской революции
Шрифт:
На сегодня я единственный человек, кто поддерживает диалог со Смольным — без официального мандата, исключительно по собственной инициативе. Уже несколько дней беседы с «диктаторами пролетариата» и их помощниками посвящены анализу условий, предваряющих подписание перемирия, и рассмотрению условий сепаратного мира.
Исходя из принципов, провозглашенных русской революцией: мир без аннексий, без контрибуций, с правом народов на самоопределение, — я прихожу к выводу, что большевики с помощью наших советников, при нашей военной поддержке должны выдвинуть такие условия перемирия, затем мира, что немцы или сочтут, что эти сообразующиеся со стремлением к демократическому и честному миру требования для них неприемлемы и прервут переговоры, или — и это фактически определит, насколько они ослаблены, — примут эти условия и заключат с Россией мир, приемлемый для русской революции,
Мне возразят, что мои рассуждения справедливы, лишь если Ленин и Троцкий искренни в своих целях. Уже две недели я провожу часть каждого дня с этими людьми. Я знаю все их тревоги, надежды, замыслы. Есть эмоции, которые нельзя подделать, и сегодня, как никогда, я имею основания говорить о глубокой убежденности большевистских лидеров. Никогда еще я не видел их такими сдержанными, если так можно сказать о них, людях рассудка, неуклонно продвигающихся по заранее намеченному пути, поддерживаемых и окруженных энтузиазмом рядовых борцов. Это люди выдающихся способностей и воли. Какова бы ни была пропасть, отделяющая их идеологию от буржуазной, с каким бы презрением они не смотрели на мелочные расчеты правительств союзников и противника и на низкие интересы, которые преследуют правящие классы, я убежден, что если мы предоставим им условия, опирающиеся на провозглашенные ими принципы права и справедливости, они сумеют решительно отстоять их и проявить большую требовательность в отношении Германии, чем любые их предшественники.
Я уже предложил им целый ряд условий для заключения перемирия, которые заставят содрогнуться германскую делегацию: продолжение братания и революционной агитации, запрещение переброски войск с одного фронта на другой, проведение переговоров на нейтральной или русской территории, очень невыгодные для немцев военные условия и т. д., и т. д.
Настойчивость, с которой Ленин и Троцкий будут отстаивать эти условия, станет пробным камнем их искренности.
Условлено, что Троцкий будет час за часом извещать меня о состоянии на переговорах и что ни на один из вопросов, поставленных противником, не будет дано окончательного ответа до тех пор, пока мы его не обсудим (разумеется, я буду докладывать о них кому следует).
Нет надобности говорить вам о том, насколько явно недостаточна моя личная помощь, которую я им оказываю.
Следовало бы выстроить четкую, упорядоченную систему дипломатической обороны с последовательным рядом тыловых рубежей.
Но для этого нужны контакты. Когда же мы на них решимся? Когда, без сомнения, будет уже поздно. Союзники в очередной раз потерпят поражение со своей программой оперативных и целенаправленных действий.
Эти переговоры мне представляются замечательным способом революционной агитации или — проще — морального давления на немецкие массы. Условлено, что всякий раз, когда делегация противника будет уходить от рассмотрения или от приемлемого решения какого-либо фундаментального условия демократического и честного мира, Троцкий и Ленин будут публично критиковать недопустимое отношение неприятельских правительств и отмечать в обращениях к немецкому и австрийскому народам двуличность их правительств и их ответственность. Они мне это обещали. Могли и не обещать. Я уверен, что они сдержат свое слово, несмотря на все протесты Вильгельма II, которого эта жестокая процедура не преминет возмутить.
Кто знает, не будет ли вынуждена официальная Германия пойти дальше, чем ей хотелось бы, Германия, с улыбкой собирающаяся на эту встречу, преисполненная презрения к своим оппонентам, утопистам и невеждам? Кто знает, не увидят ли союзники в этой репетиции переговоров долгожданный, как я полагаю, для всех повод внимательнее рассмотреть цели каждого из них в войне? Кто знает, не приблизимся ли мы постепенно по ходу переговоров (большевики настроены их затягивать) к всеобщему миру?
Можно было бы многое рассказать из того, о чем я не могу написать, прежде всего, за неимением времени (я ложусь спать не раньше трех, четырех утра и пишу эти строки, измученный усталостью закончившегося дня и заботами, как решить вопросы, которые встанут завтра) и еще потому, что понимаю, что вне большой очной дискуссии мои аргументы слишком сильно задели бы сознание французов, чересчур отдаленное от современной русской реальности, чтобы верно оценить их значение. Я обещал себе никак не касаться в этих ежедневных записках личной политической полемики. Являясь социалистом, я хочу забыть здесь о своем социализме, оставить его и пользоваться лишь теми аргументами, которые должен признать каждый непредвзятый человек.
В какой мере Троцкий прав, думая, что мирные переговоры прозвучат на всех фронтах похоронным звоном по войне и что волей-неволей союзники будут вынуждены двигаться в этом направлении? Будущее покажет.
Три года войны, кажется, доказали, что только силой невозможно разрешить поставленные войной вопросы. Не утопия ли еще большие надежды возлагать на силу идеи? Даст ли агитация за мир большие результаты, чем пропагандистская война, вновь начатая союзниками, если им верить, несмотря на сокрушительное поражение, которое потерпели в этой области войска Первой Республики?
Я, разумеется, говорю о нынешнем, на 13(26) ноября 1917 г., военном положении России, ее союзников и ее противников, а не о каком-то неопределенном периоде прошлой или будущей войны, имея перед собой военную карту, такую, какая она есть, а не какая она должна быть в соответствии с нашими желаниями.
Я уже писал, что в случае провала переговоров большевики объявят революционную войну для защиты завоеваний трудящихся. Я говорил, что не строю больших иллюзий относительно эффективности усилий, которые будут предприняты в этом направлении. Тем не менее, если таковое случится, мы должны самым решительным образом поддержать большевиков и помочь им вдохнуть немного физической и моральной силы в развалившуюся армию. Союзнические миссии находятся здесь именно для этого — хотелось бы, чтобы они про это не забывали.
Но что будет являть собой завтрашний день?
Будет ли Учредительное собрание антибольшевистским и будет ли оно в этом случае распущено правительством, которое уже наглядно доказало свое якобинство? Наконец, если буржуазные и антибольшевистские элементы придут к власти, не вызовет ли эта внутренняя победа рецидив гражданской войны, не доведет ли она анархию до крайней степени и не довершит ли она распад армии? Переговоры имеют то преимущество, что временно закрепляют положение на Восточном фронте. С этой точки зрения они могут быть нам нужны. Срыв переговоров и гражданская война, безусловно, позволят немцам продвинуться вплоть до Петрограда, принудят русских заключить кабальный мир или, по крайней мере, дадут им новые преимущества, с которыми придется считаться в день подведения окончательных итогов.
Дорогой друг,
Я с тревогой жду, какое решение примут союзнические правительства, получив известие о подписании временного русско-германского перемирия. Если, как мне этого хочется, разрыва отношений или отзыва послов, пусть и завуалированного, не последует, надеюсь, что мы решимся, наконец, сменить выжидательную позицию и начать переговоры, по крайней мере неофициальные, со Смольным. На мой взгляд, долг представителей союзников, которые не захотели или не смогли предупредить и предвидеть катастрофу, — отчаянно, до конца бороться за то, чтобы отстоять интересы Антанты в той мере, в какой это еще возможно. Судя по моим последним беседам с Лениным и Троцким, надеяться на многое уже не приходится. Но как бы то ни было, — и что бы об этом ни думали те, кто после таких уроков, столь жестоких для них и опасных для союзников, все еще отказываются смотреть на вещи реально, — предварительные переговоры о перемирии, видно, уже начались. Верховное германское командование, таким образом, склоняется к переговорам, что, впрочем, не означает, что оно настроено заключить перемирие.
Было бы безумием, на мой взгляд, пока мы еще здесь, пока мы не отозваны нашими правительствами и не изгнаны большевиками, которые относятся к нам все хуже, пассивно и молчаливо наблюдать за начинающейся трагедией.
Повторяю, большевики негодуют по поводу того, что они считают недопустимым вмешательством в их внутренние дела. Телеграмма Клемансо рассматривается как воззвание иностранной державы к русскому командованию и войскам с целью спровоцировать неповиновение приказам Совета Народных Комиссаров. Ограничусь одним примером, характеризующим подобные настроения. Вчера Троцкий заявил мне о своем намерении арестовать господина Бьюкенена{68}, который (у него как будто есть доказательства) не прекращает впрямую поддерживать контрреволюционеров Каледина, Савинкова и др., а также будто бы целенаправленно, путем перечисления средств, помогал созданию Комитета общественного спасения, центра по борьбе против большевизма. Я, как мне кажется, убедил его в нежелательности такого шага в тот момент, когда посольства склоняются начать переговоры.