Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века
Шрифт:
«Мы помним строительство гостиницы „Астория“ и появление дома Елисеева, замену небольшого двухэтажного дома на углу Садовой улицы и Воскресенского проспекта большим зданием, в котором ныне размещается райисполком Октябрьского района1516, появление доходных домов и громадного универмага Гвардейского общества (ныне Дом ленинградской торговли)17... Каменноостров-ский проспект... превратился в прекрасную магистраль с большими, благоустроенными домами. Получился модный проспект с торцовой мостовой», — писали в своей книге «Из жизни Петербурга 1890 —1910-х годов» петербургские старожилы Д. А. Засосов и В. А. Пызин.
Однако благоустройство и комфорт городской жизни определяются не только многоэтажностью домов, но и такими важными удобствами, как водопровод и канализация. Водопровод в Петербурге существовал уже несколько десятилетий: в 1863 — 1864 годах в центральных частях города провели первую сеть длиною в 115 километров; в 70-е годы водопровод появился в Василеостровской,
Петербургской и Выборгской частях. С 1911 года водопроводная вода проходила двухступченчатую очистку, соответствующую требованиям санитарии.
С городской канализацией дело обстояло хуже. В прежние времена домовые уборные устраивали во дворах, в пристройках или в специальных помещениях на лестничных клетках. Нечистоты сливали в выгребной колодец во дворе; люди, чистившие эти колодцы, назывались золотарями. Нередко предприимчивые домовладельцы присоединяли выгребные колодцы своих домов к системе подземных уличных водостоков — так нечистоты попадали в реки и каналы. Грязь, зловоние, угроза инфекций, таившаяся в их воде, много лет были предметом тревоги медиков, темой дебатов в 1ородской думе. К началу века началось строительство городской канализационной сети. В 1917 году ее протяженность составила уже 486 километров. Из-за революции и последующей разрухи некоторым петроградским окраинам пришлось дожидаться этого существенного удобства еще десять лет.
Еще одно новшество в петербургских домах — телефоны. Первая линия телефонной связи появилась в Петербурге в 1882 году: она соединила Зимний дворец с резиденцией Александра III в Гатчине; в 1898 году начала работать первая междугородняя линия: Петербург— Москва. Однако телефон недолго оставался привилегией царственных особ и высших чиновников: в 1895 году в Петербурге было около четырех тысяч абонентов, а в 1911-м — свыше пятидесяти тысяч.
В начале века на улицах столицы появились автомобили. В 1913 году их насчитывалось около двух с половиной тысяч: государственных и частных; были и таксомоторы. Автомобили — предмет роскоши — и выглядели соответственно: просторные, сверкающие стеклом, металлом, кожей сидений. Все они иностранцы — в России производства автомобилей не было. Попав в уличный затор, автомобиль, в отличие от вульгарных соседей: конок, пролеток, ломовиков, оглашавших воздух звоном и криком, выражал нетерпение мелодичными звуками своего клаксона. Некоторые автомобильные клаксоны исполняли целые музыкальные фразы. По правилам уличного движения 1901 года скорость автомобиля в городе не должна превышать двенадцати верст в час.
Население Петербурга продолжало расти: с 1897 по 1913 год оно увеличилось в полтора раза, а население пригородов — в два с половиной раза. Город, как и раньше, притягивал людей. Мужчин в нем по-прежнему было больше, чем женщин; зато по количеству проституток и незаконнорожденных детей, отданных в приюты и воспитательные дома, он намного опережал другие города России. Потребность столицы в рабочих руках была велика: ведь число ее заводов и фабрик увеличилось за первое десятилетие века почти в полтора раза. 1брод «накачивался» новыми людьми, не задумываясь о возможных последствиях. В 1910 году семьдесят процентов его жителей по происхождению было из крестьянского сословия, большая часть их — горожане в первом поколении. К 1917 году коренные жители Петрограда, родившиеся и выросшие в нем, составят лишь 26,4 процента его населения, а остальные — приезжие, пришлые... Первая мировая война усугубила «великое переселение», продолжавшееся к тому времени уже почти полвека. В том, как разворачивались революционные события в Петрограде, сыграл роль и этот непомерный приток «чужаков». Омолаживающийся за счет прилива сил со стороны, город накапливал новую энергию. В ней был залог всего: блистательного искусства и великих потрясений, расцвета и гибели...
Как над просыпающимся вулканом, над Петербургом стоит темное облако. С высоты аэроплана видно, что и днем небо подернуто серой пеленой от дыма множества труб, а заводские окраины тонут в густом сумраке. «Ночь — на широкой набережной Невы около университета чуть видный среди камней ребенок, мальчик. Мать (,,простая“) взяла его на руки, он обхватил ручонками ее за шею — пугливо. Страшный, несчастный город, где ребенок теряется, сжимает горло слезами» (А. Блок. «Дневник»).
В 1907 году на улицах Петербурга появились трамваи. Первый маршрут проходил из центра города — от Александровского сада к Кронштадтской пристани на набережной Васильевского острова. По своему значению эта перемена в городской жизни сравнима, пожалуй, только с открытием метрополитена. Поначалу трамвайный вагон разделялся перегородкой на два класса, но вскоре перегородки сняли: пассажиры предпочитали не переплачивать за первый класс. Цена за билет была невелика, но все в трамвае было добротно, нарядно, солидно: лакированные скамьи, широкие окна, форменная одежда вожатого и кондуктора. На снимках, запечатлевших открытие первой трамвайной линии в Петербурге, мы видим солидных мужчин, сознающих важность своей профессии.
'VT/'
Лтенщины — вожатые и кондукторы — появились лишь в годы Первой мировой войны.
Трамвайные маршруты связали окраины с центром города, сомкнули в единое целое его разрозненные части. Трамваи шли от Невского проспекта к Невской заставе, от тихого, дремотного Лесного к гремящему под тысячами колес Литейному мосту. Они стали самым демократическим транспортом в Петербурге: здесь соседствовали люди разного социального положения, обычно мало соприкасавшиеся друг с другом. Герой рассказов Честертона патер Браун говорил, что вокруг нас в городе полно «невидимок»: мы не обращаем внимания на почтальона, рассыльного, мойщика окон... Кто станет вглядываться в их лица? Никто, пока они исправно делают свое дело.
Люди разных классов общались в границах установленных правил и, живя в одном городе, не особенно замечали друг друга. Да и транспорт у них был разный: у одного — собственный выезд, другому по карману было нанять лихача, третьему — извозчика-«ваньку», а четвертый предпочитает пользоваться «одиннадцатым номером» (так называли ходьбу пешком). Но с появлением трамваев, с их удобными маршрутами и доступной платой за проезд, большая часть горожан оценила их преимущество. И тогда, сидя лицом к лицу на новеньких лакированных скамьях, петербуржцы смогли лучше разглядеть друг друга — и подивиться тому, как они несхожи. Или столкнуться с тем, от чего, казалось, отгородились стенами своего дома, круга, мира...
1911 год. «Выхожу из трамвая (пить на Царскосельском вокзале). У двери сидят — женщина, прячущая лицо в скунсовый воротник, два пожилых человека неизвестного сословия. Стоя у двери, слышу хохот, начинаю различать: „Ишь... какой... верно... артис...“ Зеленея от злости, оборачиваюсь и встречаю два наглых, пристальных и весело хохочущих взгляда... Пьянство как отрезало, я возвращаюсь домой, по старой памяти перекрестясь на Введенскую церковь» (А. Блок. «Дневник»).
1913 год. Поэт Бенедикт Лившиц под утро возвращается домой из «подвала» — артистического кабаре «Бродячая собака» на Михайловской площади. «Я возвращался на Петербургскую сторону маршрутным трамваем, соединявшим одну окраину с другой. Его прямым назначением было развозить рабочих по фабрикам. Но он был, вместе с тем, неоценимым средством передвижения для всех, кто, прогуляв ночь, стремился на ее исходе попасть к себе домой и не имел денег на извозчика... В зеркальном стекле я видел свое отражение: съехавший на затылок цилиндр, вытянутое лицо, тяжелые веки. Остальное мне нетрудно было бы мысленно дополнить: двойной капуль, белила на лбу и румяна на щеках — еженощная маска завсегдатая подвала, уже уничтожаемая рассветом...
...На меня смотрит в упор... пожилой рабочий в коротком полушубке. В глубине запавших орбит — темное пламя ненависти. Мне становится не по себе» (Б. Лившиц. «Полутораглазый стрелец»).
Городское пространство густо исчерчено трамвайными линиями. В гремящие вагоны временами врывается злой ветерок неустроенного, затаившего угрозу мира. Страшен «заблудившийся в бездне времен» Петрограда 1920 года, летящий в неизвестность трамвай:
Как я вскочил на его подножку.