Записки о Рейчел

Эмис Мартин

Я покинул поле тактильной битвы, поднес обе руки к ее лицу, положил ладони ей на щеки и легонько поцеловал в губы. Часто в подобных ситуациях девушки выглядят печальными, даже если они на самом деле не печальны. Именно так Рейчел и выглядела: насупленной, красивой, утомленной, с ясными глазами.

С тех пор как я первый раз ее поцеловал, прошло тридцать минут. Я знаю это, поскольку как раз закончилась пластинка (позже я замерил время звучания для своих записей). Но пластинка не отключилась автоматически,

как полагается любой нормальной пластинке: эти бесстыжие «Битлы» надрезали последнюю бороздку, так что

Cussy Anny hople — wan Cussy Anny hople — wan, -

до бесконечности, пока тебя не задолбает и ты не поднимешь иголку. (Джеффри утверждал, что это какая-то фраза, пущенная задом наперед, но я так и не удосужился проверить.)

С полминуты я притворялся, что не замечаю. Затем воскликнул: «О черт!» Я вскочил, снял иглу с пластинки и сел спиной к Рейчел. Музыка была не более чем журчанием, предназначенным заглушить любые неловкие звуки в процессе моих домогательств. Теперь нас окружала гулкая тишина.

— Ты помял пиджак, — сказала Рейчел. Ее голос звучал словно издалека.

Я посмотрел вниз: пиджак был и вправду помят. Я уперся взглядом в ковер.

— Кстати, где Дефорест? — Я счел, что это прозвучит основательнее, если я останусь сидеть спиной.

— В Оксфорде. Проходит собеседование.

— Да? — произнес я непроницаемым тоном. Интересно, почему я не прохожу собеседования? — И когда он вернется?

— Завтра. Но потом он поедет стрелять в Нортгемптоншир.

— Стрелять? Что это значит?

— На охоту. Ну, знаешь, из ружья.

— Ага. Значит, он этим занимается, да? — Буржуйство и мясоторговля: они наверняка еще и извлекают из этого прибыль.

— Не то чтобы… — Я услышал, как она сдерживает зевок. — Друг пригласил его на уикенд.

Она сделала ударение в слове «уикенд» на первый слог. Влияние Дефореста. Я повернулся к ней, улыбаясь.

— Это значит, что ты сможешь пойти сегодня вечером в кино. В «Классике» идет «Разрыв» Шаброля.

Она прикрыла глаза и печально кивнула. Я наградил ее жарким поцелуем.

Вдруг мы услышали шум со стороны лестницы, как если бы вся победоносная футбольная команда после финала «Кубка» сбегала по ступенькам. У нас с Рейчел едва хватило времени, чтобы сесть прямо с испуганными и виноватыми лицами, прежде чем дверь в мою комнату распахнулась. Над нами нависла круглая голова Нормана. Он не обратил никакого внимания на Рейчел.

— Давай наверх. Твой папаша здесь.

— Что? Здесь?

— Ну да. Давай. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Слушай, Норман, подожди секунду, — сказал я. — Ты не мог бы сказать ему, что я болен или что меня нет? Какого черта он вообще приперся? — Я почти не делал поправку на Рейчел, заранее объяснив ей,

что моя сестра непостижимым образом вышла замуж за этого бешеного кокни: «Он совершенно безвреден, большой оригинал, конечно же не в ладах с головой, пусть тебя не пугает то, что он говорит или делает» и так далее.

— Нет, тебе нужно подняться. Дженни просила. Она думает, что я его забодаю или что-нибудь в этом духе, если тебя там не будет. Это Рейчел?

— Да. Рейчел, это Норман.

— Привет, — жизнерадостно сказала Рейчел. Она сидела, обняв руками колени.

— Чу. — Брови Нормана поползли вверх, голова запрокинулась: это могло означать либо отвращение, либо зависть — я не мог понять что именно. И еще я не мог понять, как ему удается вести себя столь оскорбительно, никого при этом не оскорбляя.

— Ладно, давайте, — сказал он, — оба. — Норман энергично замахал в сторону двери, подгоняя нас. — Его баба тоже здесь, — добавил он таким тоном, как будто они пришли независимо друг от друга.

— Ты хочешь сказать: его любовница?

Полдесятого: Чарли на верном пути

Только что заходила мать и спрашивала, не хочу ли я поужинать. Я, конечно, сказал «нет» и добавил, что буду очень благодарен, если меня не станут больше беспокоить. Подобные вещи могут легко выбить из колеи. Теперь придется несколько минут полежать на кровати, пока вокруг вновь не сгустится одиночество.

Я полагал, что, несмотря на выказанное дружелюбие, для Рейчел это было уже чересчур, так что я почувствовал облегчение, когда у двери на кухню нас окликнула нечесаная, наспех подкрашенная Дженни. Она готовила большое чаепитие. Я познакомил их, и Рейчел тут же начала помогать: выкладывать закуски, поджаривать тосты, переливать молоко и пересыпать сахар в праздничную посуду.

— Что ему вообще здесь нужно? — спросил я.

— Черт возьми! — сказала Дженни. — Норман, должно быть, с ними наверху. Чарльз, ну пожалуйста, поднимись наверх.

Я хотел знать, как долго они пробудут. Дженни сказала, что недолго, и я вышел.

Отец, сложив руки на груди, сидел, закинув ногу на ногу, в дальнем конце комнаты. Справа от меня сидела миниатюрная блондинка в белой рубашке и черном вельветовом брючном костюме. Слева, спиной к окну, стоял Норман. Стиснув челюсти, он упивался неловким молчанием.

Когда я вошел. Гордон Хайвэй вздрогнул от неожиданности, но, по большому счету, был рад меня видеть. Он встал и указал рукой в направлении своей подружки. Ее звали Ванесса Рейнольде. Я нагнулся и пожал руку, обильно украшенную драгоценными камнями. Ванесса оказалась лилипуткой с непропорциональным и чересчур смуглым лицом, хотя, в общем, ее нельзя было назвать непривлекательной.