Записки Полтинникова
Шрифт:
Значит, ни славы, ни денег, ни самовосхваления, ни для потомков...
И все-таки пишу?
Поразительно, вот что я вам скажу.
Конец:
Как попали ко мне эти записи?
Соседки с негодованием сообщили. Обычная квартирная склока. Собрание у баптистов его любовниц.
А дальше история и обычная, и необычная. На Волге был ледоход. Правда, слабый. Но при современных самолетах нетрудно сказать, что сверху идет лед. Пароходик тащил баржу с ссыльными. Затерло. Взорвалась поблизости взрывчатка, которую надо было взорвать на двадцать километров выше. Масса случайностей, но из них-то и складываются, к сожалению, драмы нашей жизни. Уж кто-кто, а мы убедились в этом, живя нашей многотрудной жизнью.
Пароходик, желая помочь барже, защитить ее от льда, подошел ближе. Взрывной волной его ударило о баржу, и баржа начала тонуть. Ссыльные по льду поползли на пароход. Кто-то упал в воду, стал тонуть: едва ли не женщина, которая - выходит, в последний раз - понравилась нашему автору, одна из его бывших; арестованная по его записям, она стала тонуть, автор бросился ее спасать. Спасти-то ее он спас, но сам, попав между льдом, не смог схватить брошенный ему матросом багор и пошел ко дну. Тело его нашли среди нескольких других утопших.
Мне попал список. От А. Н., имя которой и адрес он не захотел назвать на следствии. Она принесла список ко мне. Зачем?
– Зачем? Это же нельзя напечатать.
– Сегодня нельзя, завтра можно,- ответила она.- Вы авось доживете.
Она была молода и красива, в сто раз красивее меня и в два раза моложе: ей было около тридцати.
– А почему вам не дожить?
Она промолчала.
– Скажите, это хотя и нескромно, но вы не сами раскрыли загадочные буквы, и я знаю, что здесь написано,- это о вас, правда?
– Правда,- ответила она, прямо глядя мне в глаза.- Правда. Поэтому-то я и пришла во второй раз.
– То есть...
– То есть, я надеюсь, вы их сохраните, а мне не удастся.
– Вы же в два раза моложе меня.
– Мало ли что!
– Вы больны?
– Нисколько. То есть я больна любовью к нему. И умру от этой любви.
– Вы верите в бессмертие?
– То есть то, что мы там, в зазеркальном мире, сойдемся снова? Нет! Мне без него скучно.
– Он был бунтарь?
– Нисколько. Да и надоели мне все эти бунтари.
– Эпикуреец?
– Наслаждение было для него мучительно. Он ненавидел меня в эти минуты и поэтому бежал к другой.
– Вам нравилось, что он каялся?
– И это нет. Мне нравилось, что он есть. И все. Прощайте.
Недели две спустя один мой знакомый, видевший меня (я пошел ее проводить, полный необъяснимого беспокойства) вместе с ней, сказал, что он узнал - моя знакомая повесилась.
А вы говорите, что мало странных людей на свете.
Они не переведутся.