Записки психиатра
Шрифт:
Предисловие
«Записки психиатра» Лидии Богданович — это попытка молодого советского врача дать критическую оценку первых и самых трудных лет своей врачебной работы.
Материалы представлены автором в живых художественных образах, но значение этой книги еще больше. Чистосердечно и скромно автор повествует о трудностях, с которыми сталкивается начинающий психиатр, о его неизбежных ошибках и их последствиях, о способах преодолеть затруднения, о путях, какими сам автор выходил из лабиринта не раз возникавших перед ним сложных житейских и медицинских коллизий. Автор много ошибался и мучился, много видел, пережил и продумал. Пытаясь найти причины всякого
Наконец, все страницы книги проникнуты духом гуманности, сострадания, уважения и любви к больному человеку, стремлением восстановить не только его здоровье, но и положение в обществе, в котором по ряду нередко случайных причин он временно оказывается неполноценным.
Все это сделало книгу Л. А. Богданович исключительно интересной и нужной и потребовало дополнительного издания. Она, несомненно, и впредь будет полезной не только студенту-медику и молодому врачу, но и более широкому кругу советских читателей, интересующихся проблемами медицины в их теоретическом и практическом преломлении. В свете развития идей И. П. Павлова книга эта приобретает еще большее значение.
Академик А. Д. Сперанский
Книга Лидии Анатольевны Богданович «Записки психиатра» — первая за многие годы, посвященная большим и важным вопросам психогигиены, психопрофилактики с позиций социалистической общественной морали и гуманизма.
Для восстановления нарушенного психического равновесия необходимы и медикаменты, и специальные лечебные средства, как, например, ванны, души и другие физические методы лечения. Однако это еще не все. В любом лечебном воздействии очень большое значение имеет внушение, психотерапия в самом широком смысле этого слова.
Внимательное, ласковое обращение медицинского персонала, стремление возвратить человека к нормальной жизни в трудовом советском коллективе очень важны для выздоровления.
Есть два рода воздействия на настроение и поведение человека: можно обращаться к разуму и сознанию человека, а можно влиять на чувства и воображение его, для чего пользуются нередко и художественными образами. Это наиболее действенно.
«Записки психиатра» представлены в художественных рассказах и очерках и популярны в лучшем понимании этого слова. Ценным качеством книги является искренняя убежденность автора, вера в человека, в его творческие, трудовые возможности, в победу над болезнью. Нелегко врачу-психиатру восстанавливать нарушенное здоровье человека, укреплять его веру в свои силы. Нужно преодолевать порой сопротивление окружающей среды, живучесть предрассудков, боязливость, настороженность и недоверие самого больного. В данном случае необходимо не только доброе, сердечное отношение к самому больному, но и активное вмешательство в его жизнь, в жизнь людей, соприкасающихся с ним.
Именно советский врач, воспитанный Коммунистической партией Советского Союза, и обладает высокой моральной силой, чтобы реально помочь больному. Советский врач не созерцатель, а активный друг и слуга страждущего. Высокая идейная направленность помогает врачу успешно бороться за место больного в трудовой жизни.
Вот почему не только среди читателей нашей страны, но и за рубежом
Действительный член Академии медицинских наук СССР
заслуженный деятель науки
профессор В. А. Гиляровский
На распутье
В психиатрическую больницу я в первый раз пришла с однокурсниками-студентами.
Обладая отличным здоровьем и веселым нравом, я не боялась ничего на свете. Уже был пройден четырехлетний путь обучения в медицинском институте. Много я видела, пережила, прочувствовала. Крики рожениц, кровь при операциях — все это уже не выводило меня из равновесия, как в первые дни. Работа в клинике, лекции, операции казались теперь обычными и необходимыми. Словом, все было хорошо до того дня, когда я с группой товарищей-студентов пришла в психиатрическую больницу.
В белых халатах мы вместе с профессором направились в «буйное» отделение, которое профессор называл «беспокойным». Щелкнул замок — такой, как в железнодорожных вагонах. Хлопнула массивная дверь. Мы, студенты, переглянулись с тревогой и волнением.
«Сейчас будет ад», — с трепетом подумала я. Прямо на нас с восторженной улыбкой, с простертыми руками, обнимающими, казалось, весь мир, быстро шел больной.
Ноги у меня ослабели. Я спряталась за спину товарища. Но больной, заметив профессора, вдруг повернулся к нему и с громкими приветствиями бросился его обнимать.
Это помогло мне прийти в себя. Сделав над собой усилие, я более спокойно смотрела на все, что нас окружало. Теперь я увидела просторный коридор с натертым паркетным полом, а в палатах массивные кровати.
Веселый больной беспричинно радовался, вмешивался во все разговоры, остроумно вставлял свои замечания, жестикулировал и, казалось, был в курсе жизни всего отделения.
Другие больные прохаживались по коридору, одни быстро, другие медленно, что-то бормоча, порой громко выкрикивая. Один угрожающе сорвался с места, но вдруг с тревожным лицом вернулся обратно. Каждый жил своей жизнью, не интересуясь окружающими.
Я была поражена. «Буйное» отделение психиатрической больницы представлялось мне прежде чем-то страшным, куда не решишься войти, где бродят обезумевшие люди, забытые, брошенные на произвол судьбы, потерявшие человеческий облик, запертые навсегда. Такой казалась психиатрическая больница моим родителям, знакомым, приятелям. Я представляла ее по картинам английского художника Хогарта и немецкого художника Каульбаха. Это они запечатлели на своих полотнах «сумасшедший дом», обитатели которого вселяют в зрителя ужас. Один больной кого-то обнимает, другой вырывает у себя волосы и смотрит вдаль взглядом победным, восторженным и безумным, а в стороне тучный смотритель с плеткой с лицом равнодушным, тупым и почти таким же бессмысленным, как у его поднадзорных.
Здесь же передо мной проходили опрятные, аккуратно подстриженные больные, и малейшее нарушение дисциплины среди них вызывало вежливое, доброжелательное вмешательство спокойного, опытного медицинского персонала.
Правда, в этом отделении «для беспокойных» я увидела и необычное. Мы вошли в одну палату, где на кровати в неудобной позе, словно окаменев, как-то вычурно, с поднятой рукой, сидел больной. У него было лицо трупа. Напряженные, стянутые в хоботок губы, острый нос, но живые, казалось, понимающие глаза. Больной находился в таком состоянии уже много дней. Изменить его позу нельзя было даже силой.