Записки психиатра
Шрифт:
Анна Петровна вдруг рассмеялась тихим, добродушным смехом.
— Вы так рассказываете, словно все это видели своими глазами.
— А разве там иначе?
— Несколько лет тому назад, например, долина Вахш представляла собой безводную пустыню с обитателями: пауками-фалангами, ящерицами и скорпионами…
— Неужели? А теперь что там?
— Прорыли канал, пустили воду из реки Вахш… Теперь не только хлопок, но и виноград растет…
— Ой, как интересно! Анна Петровна, а где вы жили прежде?
— В Москве…
Не зная предела своему любопытству, я спросила:
— А почему теперь в Таджикистане?
— Да,
Голос Анны Петровны стал глуше, взгляд строже, а между бровями снова залегла складка. Я заметила, как дрогнули ее бледные губы.
— Анна Петровна! Расскажите о вашем сельском участке, — поправляя свое неуместное любопытство, попросила я.
— Ну, что же, — без улыбки сказала Анна Петровна. — Приехала я в районный центр Файзабад. Запущенный одноэтажный дом с мусором вокруг и представлял собой сельскую амбулаторию.
— И много было там врачей?
— Ни одного… Работали в амбулатории только Ольга Ивановна, медсестра-переводчица Тамара, да две санитарки.
— Наверное, обрадовались вашему приезду?
— Вначале не очень. Встретили с оглядкой… — Анна Петровна вздохнула и продолжала: — В институте меня, видно, как и вас, обучили всем наукам, кроме одной: как обходиться с людьми…
— Да… Этому нас не обучали.
— А вот, слушайте. Начала слишком горячо, требовала я сразу много. Ольга Ивановна крутовата нравом. Вот и нашла коса на камень… Не успела я освоиться, как выяснилось, что в дальнем кишлаке появился один случай оспы. Небывалый уже в те годы случай. Потребовала, чтобы пожилая Ольга Ивановна с санитаркой выехала в горные кишлаки, в селения. Она сказала, что не умеет ездить верхом на лошади. Я сочла это актом непослушания и разгорячилась. Не умея ездить верхом на лошади, я взяла с собой комсомолку-таджичку, санитарок и медицинскую сестру Тамару со всем необходимым для противооспенных прививок.
— Что же было дальше? — торопила я.
— Так все и поехали… Целую неделю проводили прививки. Уже заканчивали работу, когда кто-то распустил слух, что русские прививают смерть… — Анна Петровна откинула за ухо светлый завиток волос. — Плохо нам пришлось… Таджички перед нами захлопывали двери кибиток. В отдельных случаях мы делали прививки с большим трудом, долго приходилось убеждать и уговаривать. Никто не хотел продать лепешку или яблоко. В одном кишлаке после прививок несколько темных личностей проводили нас градом камней… Лошадь захромала от ушиба… Едва ускакали…
— А потом?
— Сколько друзей приобрела я потом в этом кишлаке. Но в тот раз после окончания прививок от непривычки к верховой езде и переживаний я заболела, чувствовала себя разбитой. Два дня не поднималась с постели. А Ольга Ивановна не отходила от меня, а потом во всем заменила мне родную мать. С оспенных прививок и началась для меня врачебная практика.
— И оспы больше не было?
— Нет. А через две недели приехал к нам инспектор министерства с приказом срочно провести прививки населению района, где наблюдался случай оспы… А мы уже провели.
— Вы много больных принимали?
— Конечно, только без учета часов и праздников.
— Как же это так?
— А так, с утра и пока всех не примешь. Ведь не откажешь больному, если он проехал километры. А то привезут роженицу или человека, укушенного скорпионом…
— Наверное повидали разных больных?
Анна Петровна взглянула в окно вагона на плывущую даль степи.
— Пришлось повидать многое… Это, конечно, было до того, как оросили долину реки Вахш. Тогда в Таджикистане еще было мало врачей. У меня на глазах умирал от боли в животе дехканин, а я так и не знала от чего, потому что было похоже и на аппендицит, и на заворот кишок, а может быть, и на перитонит, а около нет не только профессора, а просто врача постарше тебя. Вот тогда и начала мыслить, сопоставлять, осторожно действовать, чтобы не повредить. Много было и бессонных ночей. Не отходила от постели больного. И, представьте, нашла причину болезни, помогла, и дехканин выздоровел. Сама не верила.
— Как хорошо, что вы его сделали здоровым!
— Не одна, а вот с ней и с другими, — кивнула она в сторону дремлющей старушки. — Она опытная — бывшая хирургическая сестра, чудесный человек и хороший помощник. На первых порах именно с ее помощью я начала приобретать опыт. Научилась принимать роды, вправлять вывихи, переливать кровь, делать внутривенные вливания и умела уже многое другое, чему так хорошо учит жизнь, практика… Да разве практика сельского врача только в этом? Он самый беспокойный человек в районе. Если в сельпо продают недоброкачественные продукты, врач запрещает их продавать. Нет на хлопковом поле медицинского пункта — надо его организовать. Сельский врач — это и неотложная помощь, и скорая. Он обязан устранить боль и не допустить безвременную смерть. Вот здесь и началась врачебная практика.
Анна Петровна без улыбки внимательно взглянула на меня и сказала:
— Если вас не утомит, я расскажу один случай…
— Утомит? — Да я готова слушать целую ночь!
— Должна вам заметить, что осень в Таджикистане очаровательна. В это время поспевает хлопок, зреет виноград, наливаются соком гранаты.
— А зима в Таджикистане бывает?
— Конечно… только она особая. Самое неприятное зимой — это ветер! А вот дождь пойдет, так льет, льет недели, даже вспомнить скучно. Снега почти не бывает. Вам не хочется спать?
— Нет, что вы?! — искренно заверила я.
— Однажды… в очень сырой ноябрьский вечер постучала ко мне в амбулаторию старуха-таджичка и объяснила, что у нее умирает внук, сирота Али.
Анна Петровна приподняла брови, как человек, который что-то припоминает, и взглянула в окно на красноватый закат.
— Такие посещения бывали частенько, и мы никогда не отказывали в помощи. Но как раз в этот день сравнялся год, как умер мой сын. Ольга Ивановна, видимо, и не сомневалась, что и на этот раз визит состоится, и стала собираться вместе со мной в путь. Трудно мне было в этот день. — Анна Петровна вздохнула и продолжала — Ольга Ивановна — опытная помощница. Она захватила даже маленькую походную лабораторию и все, что может понадобиться. Мне казалось, что лошадь идет слишком медленно, а кишлак неизмеримо далеко… Под проливным дождем, накрытые брезентом, мы пробирались через ущелье горы и приехали на рассвете. Хрупкий, курчавый мальчик, лет пяти, лежал без чувств. Я с трудом посчитала его слабый пульс, послушала сердце, легкие, прощупала большую плотную селезенку. Картина ясная — тяжелая форма малярии.