Записки психиатра
Шрифт:
— В армию, значит?
— Конечно! А как же иначе? Дорогой доктор! — потрясая мою руку, говорил «Аполлон», — как радостно быть здоровым, иметь возможность защищать русскую землю! Свою землю! Свою Родину! Доктор! Идемте с нами! Вы будете перевязывать нам раны и проповедовать вред алкоголя! — он рассмеялся, а я поразилась здоровому блеску его умных, живых глаз.
И когда мы дружески расстались, я долго ощущала радость от мысли, что «Аполлон» выздоровел окончательно и навсегда. Впоследствии из газет я узнала, что он отличился в бою и был награжден орденом.
Человек
Доктор! За что я кровь проливал? — ударяя себя в грудь и всхлипывая, говорил больной Лунин. — Вот, смотрите…
Он распахнул халат, и я увидела богатырскую волосатую грудь, на которой не сразу можно было заметить старый небольшой шрам.
— Вот. Имею ранение, три раза контужен, два раза засыпан землей. Всю войну прошел… А что заслужил? Хожу тяжелобольной, раздет, разут, никто внимания не оказывает… Обидно, товарищ доктор…
И Лунин так сильно ударил себя по груди, что я услышала глухой звук.
— Но вы физически еще крепки.
— Какое там крепок! После каждого припадка по два дня без движения валяюсь.
— Вы помните, как проходит у вас припадок?
— Ничего не помню, хоть убейте! Вот разбил голову и не помню, когда…
И Лунин действительно показал мне свежий кровоподтек на голове…
— А после того, как вышли из госпиталя, работали?
— Нет… С 1942 года усилились припадки, и мне уже больше не давали работать… Врачи исковеркали всю мою жизнь… не допускали к работе…
Я смотрела на Лунина. Лицо его было полное, с нездоровой алкогольной одутловатостью, но выражение его было простое, доверчивое. Когда он улыбался, лицо казалось почти симпатичным. Но громкие шаблонные фразы Лунина о его достоинствах и заслугах, битье в грудь вызывали недоверие. Из рассказа Лунина о жизни, а также из истории болезни я узнала, что он, работая бухгалтером, часто выпивал. Выпивки требовали денег. Однажды Лунин попался а «неправильном выписывании зарплаты», в мошенничестве. Судили. Защитник сказал речь, в которой указал на хорошее прошлое Лунина и его молодость, «а молодость требует снисхождения». Суд ограничился направлением его на исправительно-трудовые работы.
Теперь Лунин пил уже систематически и давно не числился хорошим работником. Стал ленивым, отошел от коллектива, проводил досуг среди собутыльников.
В 1941 году был мобилизован. Контузия воздушной волной от разорвавшегося снаряда вскоре привела его в госпиталь. Через несколько месяцев Лунин совершенно оправился от болезни. Но в армию не вернулся, продолжал выпивать и пошел по учреждениям требовать «компенсации за раны и контузии» и особого внимания ввиду каких-то мифических воинских заслуг и выдуманного нервного заболевания. Когда ему отказали в курортном лечении, он в пенсионном отделе упал на пол в диком истерическом припадке. Малодушные врачи направили его на лечение в нервную клинику, затем в санаторий. А там все пошло, как хотелось Лунину. Когда нужно было чего-нибудь добиться, он падал в неистовом припадке. Так ему удалось получить материальные блага и пенсию.
Наблюдая
— Вы всегда так разговариваете?
— Всегда…
— Вы психиатр? — ядовито улыбнулся Лунин.
— Да.
— Так какого черта вы смеете так разговаривать с психически больным? Я не отвечаю за свои поступки…
— Вы ответственны за свои поступки! — убежденно сказала я.
Он яростно хлопнул дверью и выбежал в коридор.
— Имейте в виду, я напишу на вас, куда следует, — кричал он.
В палате Лунин разбил тумбочку, разорвал на себе больничную рубашку и с грубой бранью выгнал медицинскую сестру. Меня он долго обливал потоком ругани.
— Если вы будете продолжать безобразничать, то мы завтра вас выпишем и сообщим о вашем хулиганстве в райсобес, — сказала я.
— Это о психически больном человеке? Пишите! Я тоже напишу, тогда попомните.
Утром Лунин рыдал, каялся, все взваливал на «болезнь». Слабым, больным голосом, не забывая подчеркивать свои «заслуги» на войне, с кажущейся искренностью отвечал на вопросы.
— Скажите, почему ваша жизнь заполнена заботами о получении пособий, льгот, путевок в санатории, тогда как вы могли бы жить нормальной трудовой жизнью, как все советские люди?
— Но мне не дают работать, — трагически сказал Лунин, — каждый раз вы, врачи, снимаете меня с работы…
— Значит, вы так ведете себя, что вас приходится изолировать от общества…
— Вы намекаете, что я — симулянт? Я… бывший доброволец… симулянт? — Лунин побагровел и, рухнув на пол, забился в припадке, который ничего общего не имел с эпилепсией.
Так иногда падают и бьются капризные, испорченные воспитанием дети.
— Не держите! — сказала я персоналу и сбежавшимся больным.
На следующий день Лунин, злой и подавленный, вошел ко мне.
— Зачем вы доводите себя до припадка?
— А разве у меня был припадок?
— Да.
— Ничего не помню, хоть убейте! Вот только ушиб на плече…
Уходя после беседы в палату, Лунин сказал:
— Вы поступили со мной не как врач. Вы бросили меня без всякой помощи во время припадка.
— Значит, вы помните, как он проходил у вас?
— Нет… Мне сказали, — ответил он и мрачный вышел из кабинета.
Он ошибался, думая, что я его считаю симулянтом. Это был не совсем здоровый человек, усиливавший легкие нервные симптомы бывшей контузии. Лунин усиливал их искусственно, преувеличивал свою болезнь с целью вымогательства пособий и прочих благ. Таких людей мы называем агравантами. Аграванты бывают другого рода, так сказать, и бескорыстные. Они усиливают свое болезненное состояние, так как получают психическое удовлетворение от того, что их считают тяжелобольными, а это еще больше утверждает их в избранной позиции и в конце концов действительно усиливает болезнь.