Шрифт:
Кропоткин князь Пётр Алексеевич
Записки революционера
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Аннотация издательcтва: Мемуары Петра Алексеевича Кропоткина (1842-1921), переведенные на все основные языки, многократно издавались во всем мире. Успех книги объясняется прежде всего личностью автора революционера международного масштаба, всемирно известного ученого, участника и свидетеля многих выдающихся событий в России и в Европе. Но не только о революционной борьбе эта книга. Она - о жизни: о детстве и зрелости, о становлении личности, выборе пути, о сложных связях человека семейных, дружеских, общественных, о его отношениях с природой. У автора Петра Кропоткина - судьба яркая, необычная. Всего, что выпало на его долю духовные искания, непрерывный труд, борьба, многолетнее одиночное заключение и скитания по свету, события, встречи, крутые повороты в судьбе, - всего этого с избытком хватило бы на несколько человеческих жизней. Русский князь, потомственный военный,
Hoaxer: мемуары воспитанника Пажеского корпуса, казачьего офицера, исследователя-географа, мыслителя, социалиста-анархиста, князя Петра Алексеевича Кропоткина, представляют несомненный интерес не только своею первой частью, в которой автор рассказывает о "военной" и "исследовательской" фазах своей жизни, но и тем, что Кропоткин, будучи человеком искренне желающим бескровных преобразований на благо человека как в России, так и во всём мире, является ярчайшим представителем прогрессора европейского образца конца XIX столетия, когда в свете либерализации, феминизации, в свете декларируемых всеми "цивилизованными правительствами и обществами" гуманистическим принципов мирового общежития, и на фоне стремительно ускорявшегося технического прогресса, укреплялась надежда на то, что человечество сможет самоорганизоваться, как и подобает разумной биомассе. Увы, то был сон золотой.
Об авторе: Кропоткин Петр Алексеевич, князь - известный ученый и деятель русского и европейского революционного движения. Родился в 1842 г. Воспитывался в пажеском корпусе, по окончании которого служил казачьим офицером в Сибири. Уже там он отдавался физическим и географическим исследованиям Сибири, а также общественной деятельности. Сознавая, однако, пробелы в своем образовании, Кропоткин поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, по окончании которого стал секретарем физического отделения Географического общества. По поручению этого общества он исследовал глетчеры в Финляндии и Швеции и принял участие в Олекминско-Витимской экспедиции, результатом чего явились его работы "Материалы для орографии Восточной Сибири", "Исследования о ледниковом периоде" и др. В 1872 г. Кропоткин уехал за границу, ознакомился там с социалистическими учениями и примкнул к анархическому направлению, главнейшим представителем которого он является в Европе и по настоящее время. Возвратясь в Россию, Кропоткин присоединился к кружку "чайковцев", для которого составил программу деятельности. Арестованный в 1874 г., он, после двухлетнего пребывания в тюрьме, бежал из заключения (из Николаевского госпиталя в 1876 г.) за границу и там отдался всецело научной и революционной деятельности. Редактируя "La Revolte", участвуя во многих других журналах, Кропоткин написал на французском и английском языках ряд сочинений по социальным вопросам: "La conquete du pain", "Paroles d'un revolte", "Mutual aid among animals", "Fields, factories and work-shops", "Science and Anarchism" и др. Некоторые из этих сочинений переведены на русский язык. Особенной известностью пользуются его "Записки революционера" (перевод на иностранные языки). В 1909 г. Кропоткин издал на французском, немецком, и английском языках историю французской революции в "Рус. Бог." за 1910 г.). В 1912 г. анархисты Европы, Америки и Австралии чествовали семидесятилетие своего вождя огромным количеством обращенных к нему адресов, приветственных писем, телеграмм, а также статей в разных журналах и газетах. Часть этих приветствий собрана в № 10 всецело посвященному семидесятилетию Кропоткина анархического журнала "Mother Earth" (декабрь, 1912). В 1914 г., при начале европейской войны, Кропоткин в "Русских Ведомостях" решительно и горячо высказался за тройственное соглашение.
Содержание
Предисловие автора к первому русскому изданию
Часть первая
Детство
Пажеский корпус
Сибирь
Петербург. Первая поездка за границу
Часть вторая
Петропавловская крепость. Побег
Западная Европа
Примечания
Предисловие автора к первому русскому изданию
Многое из того, что рассказано в этой книге, не ново для русского читателя, а многое из того, что особенно могло бы заинтересовать русского, рассказано, может быть, слишком кратко. Но последние годы вымирания крепостного права, никогда не казавшегося так прочным, как в те годы, затем эпоха возрождения России в шестидесятых годах и, наконец, последовавшие затем "семидесятые годы", годы пробуждения общественной совести среди молодежи по отношению к забитому и обманутому русскому народу, эти три десятилетия так знаменательны в русской жизни и так сильно наложили свой отпечаток на дальнейшую историю нашей родины, что иногда и мелкая подробность личной жизни или общественного настроения имеет свое значение. В некоторых случаях она лучше освещает эпоху, чем целые страницы рассуждений.
Притом же Россия живет быстро за последнее полстолетия. Крепостное право и крепостные нравы, с тех пор как пронеслись над нами шестидесятые годы и прошла полосою очистительная, беспощадная критика нигилизма, как будто отошли куда-то очень далеко, в бледную, туманную перспективу времен. Даже великое движение в народ забыто и представляется современной молодежи каким-то сказочным героическим периодом, который можно толковать так же своевольно, как и дела давно минувших лет, относясь к нему то с чуть не религиозным уважением, то с высокомерным презрением "охранителей порядка".
Между тем, как ни далеко отошло от нас в исторической перспективе крепостное право и его обычаи, как пи кажутся нам забыты крепостнически-государственные идеалы, вызвавшие кровавое усмирение восставшей Польши, наследие тех и других еще живо среди нас. Оно не умерло ни в актах правительства, ни даже в складе мысли передовых людей, до сих пор несущей на себе следы тисков крепостного государства. Задачи, поставленные России освобождением крестьян, но брошенные неразрешенными надвинувшеюся реакцией, стоят и поныне непочатые перед русской жизнью; а идеалы николаевщины по сию пору еще стремятся сызнова водвориться в России.
Громадный шаг, сделанный в начале шестидесятым годов уничтожением личного рабства крестьян и физического истязания "непривилегированных" на лобном месте, - этот шаг, которого все значение могут оценить только люди нашего поколения, забывается понемногу. Крепостной строй, разбитый в 1861 году, вернулся снова в русскую жизнь под покровом новых мундиров, но с теми же приемами, целями и задачами порабощения массы в пользу привилегированных и правящих. Идеал жандармского сосредоточенного сильного государства, который в 1863 году сплотил вокруг престола, против Польши, даже недовольные элементы русского общества, - идеал централистов - опять ожил среди нас. Опять он увлекает тех, кто считает себя призванным руководить судьбами России, опять стоит он на пути развития местной жизни и местной самостоятельности. И, наконец, рабство мысли и раболепие - в науке перед авторитетом, а в жизни перед мундиром, которое так возмущало лучших людей в конце пятидесятых годов и вызвало резкий протест Базарова, - вновь оживают среди нас.
И теперь, как и тогда, несмотря на несомненное пробуждение самосознания среди крестьян и городских рабочих, - даже именно вследствие того, что веками угнетенный крестьянин поднимает голову и сам начинает утверждать свои доселе попранные права на волю, - снова является тот же самый вопрос перед всяким думающим молодым человеком из привилегированных классов, который мы себе ставили тридцать лет назад: "Стану ли я пользоваться своим привилегированным положением и, рассматривая дело освобождения крестьян и рабочих как дело их класса, а не моего, - отнесусь ли я равнодушно к их усилиям? Или же, понимая, что прогресс в человечестве не разделен, что он возможен только тогда, когда он охватывает всех, и что нищета и угнетение одних ведут за собой нищету духа и рабство всех, - сочту ли я себя простой частицей большого целого и не понесу ли я в среду народа те знания, тот свет, ту веру в свободу и освобождение, которые позволили мне стать свободным и побудили стряхнуть с себя ярмо предрассудков и отказаться от наследия рабского прошлого?"
Если эта книга поможет кому-нибудь разрешить этот вопрос, она достигнет своей цели.
Еще два слова. Почему так случилось, что записки русского преимущественно о русской жизни - пришлось переводить другому с английского языка, - требует нескольких слов объяснения.
Начал я писать эти записки, конечно, по-русски. Первая часть "Детство" - была уже написана, когда я попал, осенью 1897 года, в Америку. В Америке я встретился с очень симпатичным человеком Вальтером Пэджем, который был тогда издателем ежемесячного журнала "Atlantic Monthly"{1}. Он уговорил меня засесть за мои мемуары, кончить их и начать печатать их в его журнале. Я так и сделал, то есть описал - опять-таки по-русски, но подробнее, чем здесь, - мою юность. Затем для "Atlantic Monthly" я написал все это вновь, в сокращенной форме, по-английски; а потом, когда началось печатание, я успевал писать по-русски только часть того, что должно было войти в каждую книжку, и переходил к английскому тексту.
Когда зашла речь о напечатании группою русских товарищей за границей русского издания "Записок революционера", то возник вопрос: что печатать русский ли текст, более подробный, особенно по русским делам, чем английский, или перевод с английского? Первое представляло, однако, значительные неудобства, так как за отсутствием полного русского текста пришлось бы заполнять значительные промежутки переводами с английского, что, конечно, нарушило бы цельность книги. А так как за русский перевод предложило мне взяться вполне компетентное лицо, то мы остановились на переводе с английского. Мне остается только душевно поблагодарить переводчика за его прекрасный перевод, сделанный им с такой любовью, что он вполне заменяет оригинал.