Записки счастливой прихожанки

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

В школу семилетняя Груня Васильева [1] пошла первого сентября тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Девочке купили коричневое школьное платье, два фартука – черный и белый, такие же туфельки и ранец.

Первый раз в первый класс я отправилась в сопровождении бабушки, Афанасии Константиновны. Отец уехал куда-то по работе, мама оказалась на гастролях. Букет бабуля не покупала. У нас дома на окнах буйно цвела герань, в моем детстве ее считали лучшим средством от моли. Баба Фася, или бабася, так я называла Афанасию Константиновну, срезала цветы, завернула их в белую бумагу, перевязала ленточкой. Разбудили меня рано, велели съесть кашу, выпить какао, потом мы пошагали в школу. Сначала пересекли Ленинградский проспект, потом двинулись через парк, вышли в Чапаевский проезд, и вот она, тогда спецшкола номер три с преподаванием ряда предметов на немецком языке. В первый день мне там понравилось, второй тоже прошел ничего, на третий я поняла: вставать по звонку будильника отвратительно. А через неделю Груня возненавидела сие учебное заведение всеми фибрами своей детской души. Почему? Там скучно! Учительница велит читать букварь: «Мама мыла раму». А первоклассница Васильева жила в квартире, где повсюду: на кухне, в коридорах, даже в туалете – висели полки, забитые томами. Я не любила играть во дворе, маленькой Груне нравились книги. Запах страниц, иллюстрации, предвкушение новых приключений…

Читать я научилась сама в пять лет, чем весьма удивила бабушку. Когда мы с ней один раз пошли в магазин, я громко спросила:

– Булочная… Бабуля, почему так написано? «БулоЧная»? Надо же – «БулоШная».

Афанасия Константиновна жила в Москве с начала двадцатых годов прошлого века и давно научилась произносить слова как все москвичи: «молоШная» – вместо «молочная». «МАлАко» – вместо «молоко». А я появилась на свет в столице и, естественно, тоже акала и шикала.

– Правильное написание – «Булочная», – ответила баба Фася и спохватилась: – Грушенька, ты умеешь читать?

Вопрос удивил. Бабуля часто сидит с книгой, папа мой в свободное время тоже с каким-то томом. Летом во дворе жильцы дома на лавочках читают. И тетя Катя, наша лифтерша, в подъезде с книжкой время проводит.

– Кто тебя научил? – не утихала баба Фася.

Никто. Буквы у Грушеньки сами собой сложились вместе. Это же очень просто! Смотришь на «а», «б», «в», «г», «д» – видишь слово. До первого класса я прочитала много сказок, в семь лет взялась за Майн Рида. А теперь скажите, радостно ли ученице Васильевой бормотать вслух по слогам про маму и раму? Чтобы не дай Бог вы не посчитали меня вундеркиндом, сразу скажу: арифметика давалась девочке с огромным трудом. А урок труда просто кошмар. Нас учили шить нарукавники и фартуки, но ученица Васильева даже такие вещи сострочить не сумела.

Когда в начале ноября бабуля сказала: «Скоро каникулы», то внучка не поняла, о чем она говорит. Афанасия Константиновна уточнила:

– Чтобы дети очень уж не уставали, для них сделано четыре отпуска, их называют каникулы. В ноябре вы не учитесь неделю, в январе десять дней, в марте столько же, а потом целое лето гуляете.

Я заплакала. При этом разговоре присутствовала тетя Фира Костюковская, она умилилась:

– Фасенька, как Грушенька любит школу.

Услыхав эти слова, я живо удрала из кухни в спальню, которая служила общей нашей с бабушкой комнатой. Я обожала нашу соседку по подъезду, она добрая, всегда при встрече хвалит Груню, а какие вкусные пироги печет! Девочке не захотелось, чтобы Эсфирь Григорьевна узнала правду: Грушенька рыдает от счастья, что она хоть на время избавится от учебы!

Осенние каникулы я провела великолепно, потом началась вторая четверть, но жизнь уже не казалась беспросветной. Первоклашка знала: впереди десять восхитительных дней, когда можно спать сколько хочется, читать вволю интересные книги, а не скучать над текстом про маму, раму и яблоки, которые покупает Петя.

Шестого января вечером я сидела в кресле, поджав ноги, и тихо плакала над книгой Януша Корчака «Король Матиуш Первый». Ну почему народ так несправедливо поступил с юным государем? И тут в комнату вошла бабушка. Сначала я подумала, Фася сделает внучке справедливое замечание: воспитанные дети не втягивают ноги в кресло и уж точно они не вытирают слезы кружевной салфеткой, которая лежит на столике. За такое поведение могут и в угол поставить.

Но бабася повела себя иначе.

– Мороз на улице, – весело сказала она, – надо тебе натянуть рейтузы и теплый свитер на платье. Иначе замерзнешь.

Я заморгала. Время – семь часов, в восемь следует отправляться спать. Какие рейтузы?

– Бабася, мы гулять пойдем? – осторожно уточнила внучка.

– Поедем в гости, – огорошила известием бабуля.

Я растерялась. У Афанасии Константиновны имелся брат, дядя Миша. Он жил на другом конце Москвы, возле станции метро «Автозаводская», иногда мы его навещали. Еще бабуля дружила с тетей Фирой и Надеждой Варфоломеевной Розовой, та тоже обитала в нашем подъезде, на третьем этаже. А к моей маме часто приходили разные артисты: Тамара Степановна служила в Москонцерте главным режиссером. Папа писал дома книги и был парторгом Союза писателей, к нему тоже заглядывали разные люди. Но меня укладывали в восемь, я никогда не сидела со взрослыми. У Груни была одна подруга – Маша. Мы с ней по сей день вместе, Манюня мне как сестра. Она жила в соседнем доме, а ее бабушка Анна Ивановна и мама Тамара Владимировна очень вкусно готовили, Грушеньку всегда угощали до отвала. Если родители уходили к друзьям, дочку они никогда с собой не брали. Я с бабушкой только дядю Мишу посещала. Девочка жила по строгому распорядку. В девятнадцать сорок пять мне следовало принять душ, почистить зубы и лечь в постель. До двадцати пятнадцати разрешалось почитать книгу, потом свет выключали, несмотря на мое нытье: «Бабасенька, только еще одну страничку».

Но Афанасия Константиновна никогда не давала внучке поблажку. Томик откладывался, свет гас. Но Грушенька-то знала: бабушка сейчас сядет пить чай, станет просматривать газеты, потом отправится в гостиную смотреть телевизор.

Стараясь не шуметь, школьница вынимала из тумбочки фонарик, накрывалась с головой одеялом и упивалась приключениями трех мушкетеров, сочувствовала графу Монте-Кристо, пугалась всадника без головы, тихо смеялась над проделками Тома Сойера.

Но сегодня бабася ведет себя очень странно. Семь вечера! А мне дали самое праздничное, красивое, кружевное платье, белые колготки. Сама Фася нарядилась в шелковую блузку, парадную юбку, положила в сумку свои лаковые «лодочки» и мои выходные туфельки. Потом мы обе натянули рейтузы, свитера, шубы, шапки и… пошли к метро!

Я не понимала, что происходит, но на всякий случай не задавала вопросов. Афанасия Константиновна пребывала в распрекрасном настроении, она всем улыбалась и выглядела как невеста, которая едет на свадьбу. Выйдя из метро, мы оказались на вокзале.

– Надо поторопиться, – весело сказала бабася и ринулась к кассам.

Семилетняя Груня считала, что восемь вечера – глубокая ночь и большинство людей в это время уже читают в кровати перед сном книги. Но и в метро, и на вокзале было много народа. И что особенно удивило: рядом со взрослыми находились дети. Мы сели в электричку и куда-то поехали. Через какое-то время по проходу между деревянными скамьями с высокими спинками побрела женщина в ватнике, поверх которого натянут белый халат.