Записки следопыта
Шрифт:
Сколько их все-таки? Я решил определить. Мы с Ингусом тихонько двинулись вперед, пробираясь еловым сухостоем-подлеском. Стволы освещал лунный свет, ковер из еловых иголок позволял ступать мягко и бесшумно. Вот подлесок заметно поредел. Взору открылась большая поляна. И там, впереди, я увидел движущиеся силуэты. Один… Два… Нет, три! Да, нарушителей было трое.
Они перешли на размеренный шаг, видимо, уже не опасаясь погони. Шли спокойно, хотя третий, замыкающий, часто оглядывался. Пока неизвестные пересекали поляну, мы с Ингусом обежали ее стороной. Схоронились за
Углубившись в лес, нарушители решили передохнуть. Один из них, самый высокий, держа в руках парабеллум, устало привалился спиной к дереву. Двое других прикуривали, поглядывая на поляну.
Тут я и объявился — из-за дерева громко крикнул:
— Бросай оружие!
Высокий выстрелил в темноту, наугад, и тут же выронил свой парабеллум. Он, словно загипнотизированный, смотрел, как я вышел из-за дерева, целя в него из маузера. Спутники его, побросав папиросы, метнулись в разные стороны.
— За ними! — приказал я Ингусу.
Связав остолбеневшего от неожиданности нарушителя, я поспешил на помощь другу моему. Ингус свалил с ног одного из убегавших. Мне осталось связать его и подтащить к дереву, где уже лежал высокий. Оставив собаку охранять задержанных, я устремился в чащу. Там трещали кусты — это продирался сквозь подлесок третий нарушитель.
Он отчаянно петлял по лесу: свернул к ручью, побежал по воде, но ручей, сделав резкий поворот, как раз и привел его к месту недавнего перекура. Я спокойно поджидал бежавшего, прячась за деревом. Задержать его было достаточно просто.
Теперь нарушителей предстояло обыскать. Держа в одной руке маузер, другой я проверил карманы только что пойманного; отбросив ногой его оружие подальше, я развязал и обыскал второго. Обоим приказал повернуться ко мне спиной и стоять с поднятыми руками. Ингус рычал, следя за каждым движением задержанных. И вот, только я подошел к третьему нарушителю и поставил его на ноги, он, вскинув связанные руки, резким движением обрушил их мне на голову. Я зашатался, перед глазами поплыли круги. Ночные «гости» втроем набросились на меня, нанося удар за ударом. Собрав силы, я вырвался из цепких рук, одному дал подножку, другого ударил наотмашь. И все же силы были неравные.
Что бы я делал, если бы не верный мой Ингус? Увидев, что хозяин попал в беду, он бросился в гущу схватки: кусал, рвал навалившихся на меня бандитов, а они, разъяренные, ожесточенные, будто и не замечали боли. Вот в руке у одного из них сверкнул нож. «Ну все, конец!» — подумал я. И в этот момент нож полетел в сторону, потому что Ингус успел схватить бандита за запястье, потом, прыгнув моему врагу на плечи, вцепился ему в шею. Воспользовавшись моментом, я нащупал в траве свой маузер и выстрелил в упор в одного из нарушителей. Двое других бросились в кусты.
У меня не было сил подняться. Кружилась голова. Волосы, лицо, гимнастерка — все в крови.
— Ингус! — позвал я.
Ухватившись за шею собаки, я кое-как поднялся. «Нарушители уходят! — эта мысль не давала мне покоя. — Нельзя упустить их…»
— След, Ингус! — я пристегнул поводок к ошейнику, и мы побежали, если это можно было назвать бегом.
Одного
— Сдаюсь, — прошептал он заплетающимся от ужаса языком.
Я заставил его бежать впереди себя, следом за Ингусом: мне ведь теперь нужно было ловить второго нарушителя. Но, видно, этот не так меня понял. Пробежав сотню метров, он бросился на землю, стал кататься по траве:
— Убивай сразу, дальше не побегу!
Пришлось его связать. Только я с ним управился — услышал треск ломаемых веток. Бросился на звук, и тут прямо на меня выбежал его приятель. А за ним — товарищи мои, пограничники. Они, оказывается, искали нас с Ингусом, шли по нашему следу, потом побежали на выстрелы.
Нужно еще было подобрать тех, других: связанного и убитого. Повернули к поляне. Вот и приметное дерево, где только что оставил я лежать бандита. Примята трава, а его нет как нет. Оглядев место, я обнаружил обрывки веревки и понял, в чем дело: он подкатился к дереву, сломанному бурей, и перетер веревки об острый край расщепа.
Товарищи решили было идти за нарушителем без меня, но я не согласился. Омыл лицо в речке — как будто легче стало. И мы двинулись по следу.
Нарушитель, очевидно, выбился из сил. Он то и дело останавливался, отдыхал, прислонившись к дереву. Вот-вот мы должны были его настичь — и вдруг потеряли след. Как обычно в таких случаях, стали искать по кругу, все время расширяя его. Безрезультатно! Спрятаться нарушителю вроде бы негде. Так где же он?
И вдруг Ингус, круживший между деревьями, залаял, глядя вверх. Я тоже поднял голову и увидел: на ветвях раскидистого дерева недвижно лежит человек.
— Спускайся! — крикнул я и постучал по стволу.
Нет ответа! Может, потерял сознание?
Пришлось лезть на дерево. Лазутчик так и не пришел в себя — ни когда мы его снимали с дерева, ни потом. Его напарник стоял тут же, с усмешкой поглядывая на своего товарища, находившегося в столь плачевном состоянии.
— Чего смотришь? — окликнул его кто-то из пограничников. — Бери друга своего на спину и неси.
На развилке дорог нас ждала подвода. Лишь только мы увидели ее, сзади что-то глухо стукнулось о землю. Приотставший диверсант перебросил через голову обессилевшего напарника, да так, что сразу убил его.
— Ты что! — рванулся я к бандиту.
— Это все он, — закричал тот. — Я не хотел идти, меня заставили!
Я задыхался от ярости и досады. Ведь убитый, и правда, мог быть в группе главным. А может быть, как раз наоборот? Попробуй теперь дознайся…
У подводы сделали привал. Тут только я ощутил, как основательно поколотили меня нарушители: содранная кожа саднит, кости ломит, голова свинцовая. А Ингус? Сидит рядом, поскуливает — тихонько, жалобно. И все время облизывается. Я раскрыл ему пасть и увидел, что друг мой ранен: выбит зуб и язык рассечен надвое. Видно, когда схватил за руку нарушителя, занесшего надо мной нож, поранился.