Записки старого хрыча
Шрифт:
– Как это – свежей? – я без всякой робости подошел к столу и уселся в огромном кожаном кресле.
– Да только что привезли. Сто бутылок. Параша в натуре! Хуже самогона!
Я не стал спорить или соглашаться. Я знал точно, самым ужасным спиртным напитком является корейская водка «Пьхеньян сул», настоянная на каком – то живительном, но очень дурно пахнущем корне. Этим алкогольным
– Короче, – пробасил авторитет, – были мы у Черепа, посмотрели, как живет. Землянка у него двухэтажная в центре Екатеринбурга. Ну, у меня в Саратове не хуже. Тачек навороченных штук десять. И у меня не меньше. Заимка за городом в цвет. С банькой, лесочком и озером. И у меня такая есть на Кумысной Поляне. Братва бодрая. Моя не хуже. Телки с ногами от ушей. Как у меня. Короче, нормально Череп живет, по – людски. Как я. Текилу пьет…
Авторитет вдруг задумался, и на его суровом лице просияла абсолютно детская улыбка, нежная, наивная, как василек на лугу…
– Понимаешь, подлянка конкретная вышла, век воли не видать, когда я от Черепа уезжал, он подошел к книжному шкафу, вынул из него толстую книжку и подарил мне. Вот посмотри.
Авторитет протянул мне через стол увесистый фолиант. На твердой обложке золотой сияли имя и фамилия автора и название книги «Владимир Черепков. Мои хождения по мукам». Я невольно раскрыл книгу и обнаружил дарственную надпись, выполненную черными чернилами и размашистым почерком: «Братану Толяну Сивому от Вавана Черепа на долгую память с пожеланием долгих лет жизни, добра и мира, любви и счастья».
Я перевел взгляд на Толяна. На его мощные кулаки, лежащие на столе в полуметре от меня, и на короткие толстые пальцы, верхние фаланги которых поросли густым черным волосом и были расписаны татуированными перстнями.
– Хочу такую же книжку, как у Черепа, но красивше, – тихо, но твердо произнес авторитет. – Три штуки баксами отстегну!
Я от удивления растерялся.
– За неделю напишешь? Ко мне скоро Кирюха Питерский приезжает, хочу его конкретно удивить.
– За неделю? – удивился я, – четыреста
– Да все реально, – махнул Толян безаппеляционно рукой, – у нас в тюрьме на хате один писатель за ночь по сто маляв на волю сочинял. Жаль мужика, его потом на лесоповале кедром придавило. Я тут тебе в помощь кое – что накалякал. Разберешься.
И авторитет протянул мне аудиокассету.
– Короче, с типографией я уже договорился. Они мне книжку за один день напечатают. Ну, а тебе сроку – неделя. От звонка до звонка. Иди, трудись!
– Аванс не выпишите?
– Могу выписать только мандюлей!
Книгу я написал в срок. Трудился по – черному, как афроамериканец на тростниковых плантациях. Типография фолиант напечатала. А обещанный гонорар получить не смог. Еще до приезда Кирюхи Питерского Толян Сивый пал смертью глупых в кровавой криминальной разборке.
Кузьмич
Понять загадочную русскую душу трудно. Но вполне возможно. Для этого не требуется проводить философский семинар или какое – то особое социологическое исследование. Надо лишь пристально острым глазом взглянуть на жизнь простого человека, проживающего желательно в глубинке, там, откуда произрастают корни и бьют глубинные ключи русского менталитета.
История эта произошла в ту пору, когда я был студентом пятого курса Саратовского государственного педагогического института. То есть очень давно. Или как говорят остряки, в ту пору, когда перестройка еще не закончилась перестрелкой, и пианино в «комиссионке» стоило 200 рублей. От себя же добавлю, когда упование еще доставляло упоение. А проще сказать, надежды были радужными…
Мы с Олегом Кочерженко и двумя девчонками с нашего курса приехали на педагогическую практику в одну из забытых Богом, партией и правительством деревень, название которой теперь уже слиняло из моей неострой памяти. То ли Чемодуровкой та неприметная деревушка звалась, то ли Грязевкой. Поселили нас в заброшенном школьном интернате, выделив две лучшие комнаты.
Конец ознакомительного фрагмента.