Записки странствующего энтузиаста
Шрифт:
Нельзя гнать их, иначе лучшие из них гибнут, а худшие ожесточаются. Надо любить их и помнить, что где-то в будущем у них был счастливый очаг, который они потеряли, и вот теперь греются у чужого огня. Надо сажать их за стол. Надо кормить их и гладить по нечесаным головам, и тогда они расскажут в ответ на ласку о том счастливом крае, где они стали поэтами и где люди не разговаривают даже, а поют. И научат гостеприимных языку песен. И тогда у кого-то родятся те мальчик и девочка, от которых пойдет племя счастливое.
Еще в самом начале, когда я выступал
Дорогой дядя!
Считается, что нужны могучие силы, чтоб стали заметны последствия.
Дорогой дядя, у меня знакомый погиб в горах, потому что чихнул, и лавина рванулась вниз. Когда лавина скопилась, годится любой звук. А когда не скопилась, чихай, не чихай ничего, кроме насморка, не добудешь.
Вопрос о Крестовом походе встал ребром — начинать или нет. С одной стороны… с другой стороны…
В общем, результаты обеих этих сторон никому не улыбались. А улыбаться как раз хотелось, и даже не улыбаться, а хохотать над всей этой наркоманской чушью, до которой докатились.
Это надо же! Всерьез обсуждают, что будет, если ничего не будет?
И тут вдруг стало известно, что профессор Ферфлюхтешвайн исчез. Нет, вы представляете? Ферфлюхтешвайн исчез, а наука осталась. Невероятно, но факт. Оказалось, что, несмотря на его исчезновение, наука не только не пострадала, но даже как бы проветрилась. И уже пошел слух, что в Академии смеются научным смехом.
А ведь была полоса, когда казалось, что Ферфлюхтешвайн и наука — это одно и то же, а оказалось, нет, не одно и то же. Одно дело — «казалось», а другое дело — «оказалось».
Жену профессора Ферфлюхтешвайна Гертруду разыскали в самом дорогом подвале. Она была невменяема и на все вопросы только повторяла фамилию мужа. «Ферфлюхтешвайн! — говорила она. — Ферфлюхтешвайн!» И лингвисты выяснили, что это означает «проклятая свинья».
Но он исчез, предварительно сбрив усы. Никто ничего не мог понять. Однако на столе у него нашли пространную цитату из Б. Даннэма и томик Гейне в русском переводе с одиозным куплетом, обведенным губной помадой коричневатого оттенка, точно такой, какую употребляла жена бежавшего, Гертруда. И этой же помадой были подчеркнуты нужные места в цитате. Этого не могло быть, но было.
Вот эта пресловутая цитата, которой погубила профессора его собственная жена. Цитируем:
«В июле 1850 года барон Юлиус Джейкоб фон Хейнау, фельдцойгмейстер австрийской армии, по прозвищу Палач, был отозван из Венгрии из-за чрезмерного усердия, с каким он оправдывал
В тот момент, когда барон проходил по одному из подвальных помещений, на его голову упал мешок соломы, брошенный меткой рукой, и он впервые почувствовал настроение британских рабочих. Мешок соломы был только началом. В барона начали бросать всем, что попадалось под руку. Когда же появились сами рабочие, барон и двое его спутников попытались спастись бегством. Но и на улице им пришлось не лучше: барона потащили по земле за усы, „чрезмерная длина которых, — рассказывает газета, — давала достаточно к тому возможностей“».
Цитата из книги американского философа Берроуза Даннэма, который добавляет: «Что хорошо для рабочего класса — хорошо для всей страны» — такова квинтэссенция социальной этики нашего века. Профессор сбрил усы и исчез.
Удар, нанесенный профессору женой, был неотразим. Но в действительности никто ничего не понял. Почему? Ведь он же для нее делал все. Он всю жизнь старался так ее одевать, чтоб хотелось ее раздевать.
Но, видно, и до Гертруды дошло, что с таким мужем можно допрыгаться и до Апокалипсиса.
Далее, в юридическом журнале «О тэмпора, о морэс!» появилась статья под названием «Новое о старом», в которой журналист, скрывшийся под псевдонимом Фрутазон-второй, писал: «Характерно, что книги Гейне, подсунутые профессору Ферфлюхтешвайну, были подарены Гертруде ее старой подругой, которая побывала в Москве, увлеклась буддизмом и уехала на Дальний Восток — нелепая старуха.
Но самое интересное, что все это зловещее собрание сочинений, все пять томов в издании Солдатенкова, в свою очередь, были подарены этой свихнувшейся старухе некой Кристаловной, гражданкой Подмосковья, психически шаткой особой, брошенной своим мужем, замечательным ученым, известным в узких кругах своими новаторскими трудами в области круговорота веществ.
То есть налицо явное безумие. Три старые психопатки подстроили все это дело. Как может мир зависеть от потомков той, из-за которой возникли все несчастия нашего мира?» Конец цитаты намекает на праматерь Еву.
Выяснилось, что под псевдонимом Фрутазон-второй скрывался главный жрец-юрисконсульт «Гешефт-Махер-энд Гешефт-фюрер-компани».
Это было кошмарное обвинение, которое уводило к началу начал. И опять все запуталось неумолимо. А ведь так все было складно и хорошо — рука Москвы. Потом появилась версия, что это не то рука, не то голова Генриха Гейне, давнего выкреста. И вот теперь намеки на руку праматери Евы. Однако если причиной всему она, тогда опять неясно, почему именно рука, а не нога? Ведь, как всем известно достоверно, у нее были и другие не менее интересные фрагменты.