Записки сумасшедего следователя
Шрифт:
Так что если переживать каждое уголовное дело как свое собственное горе, то надолго тебя не хватит. Это цинично, но верно, и совсем не означает, что наша работа делает нас черствыми. Просто у следовательского мозга есть защитная реакция: мы ужасаемся чьей-то трагедии и сочувствуем потерпевшим, но мозг не пропускает в свои глубины всю массу горя и ужаса, которая обрушивается на нас. У меня и так порой бывает ощущение, что все страшное и мерзкое, что я знаю в силу своей работы, никуда не исчезает из моего сознания, а копится в чем-то вроде большого нарыва. Пока оно внутри оболочки нарыва, я живу как нормальный человек – смеюсь, общаюсь, работаю, но что будет, если вдруг нарыв лопнет и вся эта грязь извергнется в мой мозг? А на месте происшествия мы ведь смеемся не над чужим горем – в первую очередь над самими собой в дурацкой ситуации.
Работая в районной прокуратуре, я получила сообщение об изнасиловании. Потерпевшая
Поскольку упоминался такой предмет, как презерватив, все силы были брошены на отыскание этого вещественного доказательства. Нами тщательно была осмотрена вся квартира, изучено содержимое мусорного бачка, отстойника унитаза, исследован пол под всеми столами и под ванной. Когда осматривать было больше нечего, с кухни донесся сдавленный смех криминалиста.
Дальнейшее отчасти объясняется тем, что в восьмидесятые годы импортные презервативы были почти музейной редкостью, в связи с чем бережное отношение к раритету не должно было вызывать удивления. Когда мы все прибежали на кухню, нашему взору открылась лежащая на кухонном столе скалка, на которую был натянут для просушки любовно выстиранный презерватив. Давясь от хохота, мы приехали в отделение милиции. Я торжественно вошла в кабинет начальника и положила ему на стол скалку с презервативом, и в этот момент в кабинет влетел опоздавший оперативник, который увидел изъятый объект и ахнул: «Это он ее скалкой изнасиловал?!» Тут мы просто согнулись в коликах, представив предусмотрительного преступника, надевающего на скалку презерватив со словами: «Береженого Бог бережет».
На пожаре в квартире убитого директора музыкального училища мы с судебным медиком обсуждаем, как записать в протокол следы на стене. Хотя видно, что это кровь, эксперт говорит, в общем-то, разумные вещи – пока не проведено биологическое исследование, лучше написать: «Пятна, похожие на кровь». Потому что бывало, что за кровь принимали и варенье, и краску, а каждое слово в протоколе осмотра ко многому обязывает. Затем я перехожу к описанию обстановки комнаты и вслух говорю: «На рояле бронзовый бюст Бетховена...» Эксперт, тонко улыбаясь, советует на всякий случай занести в протокол «бюст человека, похожего на Бетховена».
Известен, кстати, анекдот про великое таинство осмотра места происшествия. Запись в протоколе осмотра, сделанная четким красивым почерком: «У правой от входа стены сервант, в нем 12 полных бутылок спиртного». Запись зачеркнута, поверх нее написано менее разборчиво: «...сервант, в нем 12 наполовину полных бутылок спиртного». Это тоже зачеркнуто, и совсем неразборчиво написано: «...сервант, в нем 12 пустых бутылок из-под спиртного. На противоположной стене комнаты ковер (вертящийся)...»
И зачем небесные светила в определенный период расположились так, что мне приспичило стать следователем? В пятом классе в сочинении на тему «Кем я хочу стать» я написала, что еще не решила, буду я работать следователем или в уголовном розыске, но знаю, что жизнь моя неразрывно будет связана с расследованием преступлений. К концу школы я, бессменная вожатая у малышей, поняла, что мое призвание – это детская комната милиции. Мои несчастные родные, которые были весьма далеки от юриспруденции, мечтали о техническом образовании для меня. Но, проявляя широту натуры, считали, что в вопросе выбора жизненного пути нельзя насиловать юную душу, – побоялись грубо вмешиваться и попробовали тонко отвратить меня от мысли работать в милиции. Для этой цели через десятые руки была найдена знакомая, работавшая инспектором детской комнаты милиции. По коварному замыслу взрослых, я должна была посетить ее рабочее место под предлогом ознакомления со спецификой будущей работы, а она была призвана наглядно продемонстрировать мне все отрицательные стороны ее службы.
Не чуя под собой ног от счастья, я на крыльях прилетела в детскую комнату, где сидели две усталые, но симпатичные инспектрисы и два рослых, представительных и тоже усталых инспектора. Грустными голосами они начали перечислять мне тяготы моей будущей работы: дома они практически не бывают, членов семьи не видят, своих деток не воспитывают; когда они уходят на работу, дети еще спят, когда приходят, дети уже спят; зарплата маленькая, нагрузка большая; трудные подростки такие трудные, что дальше ехать некуда... Условия работы жуткие, приходится гоняться за малолетними
После десятого класса я недобрала полбалла на вступительных экзаменах на юрфак, постеснявшись написать в анкете, что у меня диплом городской олимпиады по литературе, который дал бы мне недостающие полбалла, и пошла работать секретарем судебного заседания в народный суд, а на следующий год поступила на вечернее отделение юрфака.
Поработав в суде год, я поняла, что являюсь готовым юристом и легко могу сесть в судейское кресло и отправлять правосудие, а уж выступать в качестве адвоката или прокурора – просто как нечего делать.
Еще через год я стала думать, что до готового юриста мне очень далеко, что я ничего не знаю и что университетское образование будет совершенно не лишним.
Не лишним было и созерцание типов, проходивших перед моим секретарским взором в бесконечной череде судебных заседаний. До конца дней своих не забуду женщину, из-за которой муж зарезал соседа. Темпераментный муж-кавказец вернулся из заключения, где пробыл пять лет, и на следующий день устроил пиршество, на которое жена пригласила соседа, все пять одиноких лет служившего ей верной опорой. Сосед после распития забылся, презрел приличия и стал раздевать соседку прямо за столом. Горец выгнал его со скандалом, а жена в комбинации пошла провожать соседа на улицу. Горец погнался за ним с ножом, убил и сдался властям. Мы с нетерпением ждали появления в зале суда этой роковой женщины. Наконец вошло нечто такое невзрачное, что с трудом тянуло на женщину вообще. Она бодро дала показания, причем чувствовалось, что она просто купается во всеобщем внимании и с удовольствием повествует об интересных событиях, развернувшихся с ее участием. Прокурор решил повоспитывать ее и назидательно предложил ей оценить свое поведение. «Посмотрите на себя, – сурово сказал он. – Ведь из-за вас, из-за вашего легкомыслия одного человека уже нет в живых, а второй вряд ли выйдет из тюрьмы раньше, чем через десять лет. На вашей совести две загубленные жизни».
Что бы вы думали, она ему ответила? «Ну, значит, я того стою!»
Был и очень колоритный подсудимый, дававший показания в стихах, написавший в рифму кассационную жалобу, а после того, как городской суд оставил в силе приговор – шесть лет лишения свободы, он создал стихотворное произведение под названием «Автонекролог». Он был инвалидом – без одной руки и без ноги (несчастный случай в детстве), но, как видно, с обостренным чувством мужского самосознания. Женился и вскоре застал жену в постели с лучшим своим другом. Убил обоих. Отсидел срок, принудительно лечился от алкоголизма и в больнице познакомился с бывшей красоткой, спившейся вдовой морского офицера, тоже проходившей принудлечение. Выйдя из больницы, они стали жить вместе. По выражению самого героя, он испытывал к Валентине чувства, подобные тем, что несчастный Герасим испытывал к Муму. Как-то у магазина встретили молодого парня – «Третьим будешь?» – «Буду», привели его к себе, выпили, а потом гость стал
«Нахально лезть при мнеК моей от ярости немойКрасавице жене...»Что оставалось делать герою?
«Я машинально со столаЛуч солнечный схватил [1] ...Гость руки, как мулла в обет,Подняв, вжав в шею их,Кровавый оставляя след,Оставил нас одних».Дело было в Международный год женщины, поэтому свое последнее слово подсудимый закончил так:
1
Кухонный нож длиной 50 см, и ударил им гостя в шею.