Записки сумасшедего следователя
Шрифт:
Как говорится, немая сцена. Мы могли бы даже не обмениваться мнениями, вопросы у всех были одни и те же: кто делал запись – сам Чума, Воробьев или кто-то тайно от них? С какой целью? И как эта кассета оказалась в сейфе у Тараканова, с которым, по словам Чумы, он практически не был знаком и не бывал у него дома.
То, что Чума в разговоре с Воробьевым гнал туфту, было и так понятно: никакой Комитет, или как они теперь называются, убийством Анжелики не занимался, да и вообще дело расследовалось в Грузии. Соответственно, и Чумарину никто этим заниматься не поручал. Хлыновский схватился за телефон. После разговора с грузинскими операми он сказал, что наше дело выходит на международный уровень: грузины долго мялись, отказывались разговаривать вообще, но потом, уяснив, что Хлыновский работает в РУОПе, а не в ГУВД, намеками
Пришла пора мне хвататься за телефон – мной уже овладел охотничий азарт. Я, как гончая, видела перед собой только цель и не замечала камышей и болота вокруг и, естественно, благополучно забыла свое решение не расследовать больше дел, связанных с мафией. Я набрала номер телефона экспертов-одорологов и спросила, как там дела с экспертизой по кепочке? Эксперт ответил, что они задыхаются от работы и на быстрое оформление заключения рассчитывать не надо.
«А когда можно позвонить, чтобы узнать хотя бы предварительные данные?» – спросила я разочарованно.
«Да предварительные данные я вам хоть сейчас скажу. Исследования-то мы провели, только сесть и написать – руки не доходят; вы же знаете, какие у нас заключения подробные, мы же процесс исследования описываем до мелочи и прибор. Сейчас найду записи по вашей кепочке. Ага, есть. Да, есть там сильный запах человека и для идентификации пригоден, кепочка была свежая – в том смысле, что сброшена была незадолго до изъятия, и эксплуатировал ее запахоноситель долго». – «А чей запах? – уже почти безнадежно поинтересовалась я. – Из тех, чьи образцы мы вам посылали, никто не подходит?» – «Ну я же вам сказал, что экспертиза положительная». – «Потерпевший?» – «Нет, не Тараканов, только кровушка на кепке его, а носил ее не он. Сейчас посмотрю; а, ну да, один из ваших, дада». – «Бляхин?» – «Нет, второй, как его фамилия? Чумарин. Вот: точно, Чумарин».
Надо было видеть лица моих товарищей, которые напряженно следили за разговором и пытались домыслить то, что говорил мой собеседник и что слышала я одна. Пожирая меня глазами, они беззвучно проговаривали: потерпевший? Бляхин? Заканчивая разговор, я отрицательно покачала им головой на фамилию Бляхин. А кто же – беззвучно вопрошали они. Наконец я положила трубку и сказала: «Кепка Чумы». И все долго молчали...
Прошел еще месяц. У нас все было готово; все, что мы могли установить, не спрашивая ни о чем Чумарина, мы установили. Теперь нужно было открывать карты Чуме, приглашать его на допрос и уже не выпускать. Вечер, проведенный перед реализацией в РУОПе, был, наверное, похож на последнее совещание большевиков перед октябрьской заварушкой. Совещались на высшем уровне – с руководством РУОПа, на среднем – с руководством отдела, на низшем – с операми, раздавали задания на обыски.
Кроме того, нами было запланировано на этот вечер еще одно важное следственное действие. Мы допросили девочку Аллу. Девочкой она оказалась слегка помятой. Нехотя сообщила, что некоторое время работала в агентстве с романтическим названием «Это радует»; из названия агентства было понятно, что специализировалось оно не на торговле лесом. Алла рассказала, что как-то раз, довольно давно, ее отправили обслуживать мужчину по имени Леша, потом она узнала его фамилию – Чумарин, он сказал, что работает в ГУВД, и дал ей номер своего телефона. 26 января ей позвонила подруга, которая и свела ее когда-то с Лешей, и предложила еще раз съездить к нему по вызову. Алла отказалась: к тому времени она уже ушла из агентства и никого не радовала. Подруга настаивала, но Алла наотрез отказалась. Через некоторое время, около одиннадцати часов вечера (прошу запомнить это время – Чумарин и Бляхин все время говорили, что начали звонить девочкам после полуночи) позвонил сам Леша и стал горячо уговаривать ее вместе отдохнуть. Она отказывалась, и Леша звонил еще несколько раз, последний раз около полуночи, в результате она, чтобы отвязаться, назвала непомерно большую цену за свои услуги. Вопреки ее ожиданиям Леша тут же воскликнул: «Базара нет! Это не деньги» и спросил, куда за ней заехать. Делать было нечего, она назвала адрес,
Утром, когда они расставались, Леша был в кепке.
Оставался еще один, ключевой момент. Со всего РУОПа мы собрали суконные кепочки, поснимали с голов у всех оперов и водителей, попавшихся на наши глаза. Разложили их на столе. Следователь Мятина торжественно достала опечатанный пакет с кепкой, возвращенной нам с экспертизы. Мы сорвали печати, открыли пакет, положили чумаринскую кепочку в ряд с остальными и пригласили Аллу.
– Вы можете узнать кепку, в которой был в ту ночь Чумарин?
– Не знаю; я попробую. Все-таки это было очень давно, я боюсь ошибиться. – Алла стала внимательно вглядываться в разложенные перед ней кепки, она кружила вокруг стола, смотрела под разными углами. – А можно брать их в руки?
Мы сказали, что она может делать с ними все, что хочет, чтобы определиться. Алла вела себя как эксперт-искусствовед во время атрибуции ценного полотна. Наконец она решилась:
– Я, конечно, не могу утверждать, все-таки я тогда ее пристально не разглядывала; но думаю, что вот эта. – И она показала на кепку, извлеченную из-под трупа Тараканова.
Понятые подошли поближе, Алла показала и им на кепку, которую она выбрала. Мы переглянулись и поняли: можно начинать военные действия.
Мы все отчетливо представляли, что эта операция не прибавит теплоты в отношениях между ГУВД и РУОПом. Поэтому мне, как человеку, осуществляющему надзор за расследованием дела, предстояло утром в день реализации прийти к начальнику Управления уголовного розыска и деликатно сообщить ему, что его подчиненный подозревается в убийстве, поэтому нам надо провести обыск в его служебном кабинете. Вечером я договорилась о визите, причем один из руководителей РУОПа уверял меня, что Пал Пальгч – классный мужик, он очень порядочный, все понимает, знает, что от Чумы нужно избавляться, что еще летом к нему приходили некоторые честные сотрудники двадцать второго отдела – последние могикане, и говорили, что в Архитектурном районе совершено убийство и что нужно работать по этому убийству в отношении Чумы.
Не особенно я верила в то, что начальник Чумы будет нашим союзником. Но идти все равно надо было.
На следующее утро я вошла в кабинет начальника Управления уголовного розыска. Очень деликатно (во всяком случае, старалась), со множеством оговорок, реверансов я сообщила, что у нас есть веские основания подозревать сотрудника двадцать второго отдела Чумарина в совершении преступления. Конечно, он сразу спросил – какие данные? Я честно ответила, что пока сказать не могу, и он проявил тактичность, сказал, что настаивать и ставить условия не будет. И хотя он действительно произвел на меня впечатление порядочного и грамотного человека, восторга он, конечно, не испытал. Более того, и это делало ему честь как руководителю, он спросил, арестуем ли мы Чумарина, и, услышав утвердительный ответ, предупредил, что если дело в отношении Чумарина впоследствии будет прекращено, а сам он освобожден, то он добьется того, что сядут все, кто сажал Чумарина. Я на это ответила, что разными могут быть обстоятельства прекращения дела, и он это, как профессиональный сыщик, должен хорошо знать. «Я вас предупредил, – сухо сказал он.– А теперь пойдемте». И мы пошли проводить обыск.
А за стенами ГУВД операция уже достигла своего размаха. Дома у Чумы мы ничего особенного найти и не рассчитывали. А вот его друзья нас порадовали: Петя Бляхин незаконно хранил пистолет Макарова, пистолет «беретта», две «чешки зброевки», Коля Мурин – пистолет Макарова с вытравленным номером.
В сейфе Чумы, в куче других документов, лежал его старый рапорт об утере магазина к табельному пистолету. И красное удостоверение, в котором значилось, что Чумарин Алексей Алексеевич является старшим инспектором отдела недвижимости фирмы «Русская старина». Удостоверение было действительно до конца года, фотография в нем была чумаринская, жаль только, что не в милицейской форме.