Записки уцелевшего (Часть 1)
Шрифт:
Меня переселили в детскую, где и без того стояли ряды кроватей и кроваток моих младших сестер Маши и Кати и детей дяди Владимира и тети Эли Трубецких - Гриши и Вари с их няней Кристиной. На моем месте поселился мой двоюродный брат Бумбук, иначе Владимир, старший из Львовых, корнет кавалергардского полка. Он куда-то уходил на весь день, а на столе лежала его книга - роскошное издание - история самого блестящего гвардейского полка. Я с интересом перелистывал страницы, наполненные портретами бравых офицеров и цветными картинками, на которых всадники в белых с золотом мундирах, в золотых касках, подняв шашки, скакали на вороных конях. А по утрам я любовался красивым и стройным, породистым юношей: он ухаживал
Я вернулся жить в свою с Владимиром спальню, но не надолго. Мое место занял самый младший брат моей матери - дядя Миша - Михаил Сергеевич Лопухин, а я вновь переселился в детскую.
Я намеренно ничего о нем не рассказывал, а наверное, из всех моих многочисленных дядей он был самым выдающимся. Не знаю, успел ли он до войны окончить юридический факультет университета или добровольно пошел на фронт студентом. Еще до германской войны он подбивал крестьян лопухинского имения Хилково объединиться в некое подобие колхоза. Но вряд ли его затея удалась бы - слишком велико было у крестьян исконное чувство собственности. Во время войны он служил в Сумском гусарском полку, отличался храбростью, был награжден двумя Георгиевскими крестами и дослужился до поручика, а после Октябрьской революции вынужден был снять погоны и вернулся в Москву. Высокий, с безупречной офицерской выправкой, в английском френче цвета хаки, в высоких сапогах, он ходил быстро и был очень красив - черные волосы, черные небольшие усы, орлиный взгляд из-под густых бровей. Очень его красил тот характерный для бабушки Лопухиной, для моей матери, для брата Владимира и для сестры Маши румянец с желтизной, переходивший на виски.
Мой брат Владимир гордился, что был похож на своего дядю, и обожал его, подобно тому, как я обожал брата Владимира. Ну и естественно, что мои чувства перешли на такого храброго, милого и красивого дядю-офицера.
Теперь на столике лежало другое роскошное издание - "История Сумского гусарского полка". И, разумеется, я с не меньшим интересом перелистывал страницы с портретами офицеров и цветными картинками, на которых всадники в голубых мундирах, и черных с высокими султанами киверах, подняв шашки, скакали на гнедых конях...
Дядя Миша ежедневно куда-то уходил. Иногда к нему являлись бывшие офицеры. И тогда мне запрещалось входить в комнату. Я изнывал от любопытства, но самолюбие заставляло меня молчать и делать вид, что мне ни капельки неинтересно.
А теперь я знаю, о чем офицеры разговаривали, о чем совещались: уезжать ли из Москвы на юг и на восток или оставаться? Дядя Миша Лопухин и дядя Владимир Трубецкой решили остаться.
3.
В то время я упивался одной книгой, о которой впоследствии на вопрос некоей анкеты: "Какая книга в вашем детстве произвела на вас наибольшее впечатление?" - я не колеблясь ответил: - "Рыцари Круглого стола"".
Это переведенное с английского популярное изложение народных сказаний, связанных с именем легендарного короля Артура и его рыцарей. Не знаю, кто являлся автором этой книги. Сейчас я не пытаюсь ее найти, боюсь в ней разочароваться.
В детстве я редко перечитывал книги, прочитав один раз, откладывал, принимался за другую. Но эту, хоть и толстую, я перечитывал много раз, раскрывал посредине и опять читал о подвигах рыцарей - Ховейна, Оуэна, Парсифаля, Галлагада, читал о короле Артуре и его оруженосце Кее, о волшебнике Мерлине и о рыцаре Ланселоте дю Лак и о его любви к королеве Джиневре. Он был самым храбрым, самым мужественным, самым благородным рыцарем из тех, кто собирался за Круглым столом.
И в моем представлении дядя Миша стал рыцарем Ланселотом. Он успел совершить подвиги на войне, о них он читал нам свои воспоминания. Я ждал от него новых подвигов...
Книга "Рыцари Круглого стола" заставила меня о многом задуматься. Я искренно считал себя "самым противным мальчишкой на свете". Так меня постоянно называли тетя Саша и Нясенька. Но теперь, под влиянием этой книги, я - девятилетний - решил совершенствоваться и сдерживать себя, чтобы стать похожим на рыцаря.
Рыцари храбры, а я боялся темноты, боялся мальчишек с соседнего двора и чужих собак. И я по вечерам нарочно забирался в темную комнату, там сидел и думал о подвигах Ланселота, о том, как Ховейн, Парсифаль и Галлагад отправились искать чашу святого Грааля. А днем я подходил к воротам дома № 12 и становился сбоку, наблюдая, как играют тамошние мальчишки. А они не обращали на меня внимания. Позднее, на лоне природы, я приучил себя не бояться гусей, собак, козлов и даже быков.
Рыцари терпеливы, и я стоически переносил голод. А когда я ушибался, или у меня текла кровь из пальца, или рассаживалась коленка, я никогда не плакал. И я старался не капризничать. Рыцари служат дамам сердца. После Любочки Оболенской, уехавшей на Кавказ, у меня никого не было на примете, кроме младших сестер. Теперь я никогда не задирал их первый и по возможности старался их защитить. Рыцари никогда не врут. А я врать привык, и исправить этот недостаток мне было очень трудно. Время от времени я забывался и нарушал свое обещание, однако утешал себя, что делаю это "во спасение", как говорила няня Буша. Рыцари не ябеды. Этот закон я усвоил еще год назад.
Таким образом, книга "Рыцари Круглого стола" оказала на меня определенное благотворное влияние. Несколько лет я жил ее героями. Существовал целый сказочный мир, куда я уходил в своих мечтах, перебирая в памяти различные эпизоды из этой книги. Светлые грезы о рыцарях были моей сокровенной тайной, я даже матери не рассказывал о своей тайне.
А однажды произошел такой эпизод: оставшись один в своей комнате, я потушил свет, забрался с ногами на кресло и замечтался. Неожиданно вошла тетя Саша, повернула выключатель и вдруг увидела меня.
– Ты что тут делаешь?
Я молчал.
Что ты тут делаешь, гадкий мальчик?
– повысила она голос.
– Я думаю.
– О чем ты думаешь?
– Не скажу.
Да никакие пытки ада не заставили бы меня признаться тете Саше о подвигах рыцаря Ланселота.
Она ушла, хлопнув дверью, и пожаловалась на меня матери. Мать выговаривала мне, но я молчал...
4.
Наступила весна. Главным кушаньем по-прежнему были котлеты из картофельных очисток. За обедом только и разговаривали что о еде и о том, что нас ожидает, и, разумеется, гадали: "Скоро ли уйдут большевики?"
Голод в Москве испытывали все. Советские историки любят подчеркивать, что и власти питались плохо, но они избегают рассказывать о том, как начиная с 1918 года рабочие, мелкие служащие и те, кто был поэнергичней, ринулись в деревни менять свои вещи на рожь, на пшеницу, на картошку. Билетов на поезда не продавали. Люди забирались в товарные вагоны без билетов. Всюду стояли заградительные отряды, у мешочников отбирали продукты, часть отобранного поступала на государственные склады, часть просачивалась на черный рынок, где шла тайная торговля, а вернее, тайный обмен продуктов на одежду, на драгоценности, на картины, на портреты предков. Коллекции картин и фарфора (например, коллекция Вишневского - основателя музея имени Тропинина) происходили именно в результате подобных обменов.