Записки уцелевшего (Часть 2)
Шрифт:
– Сын за отца не отвечает.
Речи выступавших, в том числе и этого тракториста, и, разумеется, реплика Сталина были напечатаны во всех газетах. Мне давал читать сперва мой отец, потом один, другой, третий из родных Клавдии. Они очень обрадовались за меня. Сергей Давыдович улыбался, хлопал меня по плечу; он сказал, что выступление тракториста явилось полной неожиданностью для всех и что я теперь могу быть спокоен.
Тогда много о той сталинской реплике говорили, вот и Твардовский о ней вспоминал. Вскоре в "Правде"
Отец мой радовался за всех своих детей. И я ликовал: больше не будут меня попрекать моим княжеством. Эх, если бы я знал, сколько разочарований нас ждало впереди!
Между тем наступили холода. Мы больше не ходили на пойму. Клавдия разбирала и взвешивала сухие букетики набранных нами за лето трав, я чертил и считал. Она была беременна и плохо себя чувствовала. А морозы крепчали. Мы поднимались спать на балюстраду, но и там мерзли. Мы понимали, родится у нас малыш, но жить с ним в Круглом доме будет невозможно.
И тут явился избавитель, тот самый архитектор, который спроектировал Круглый дом и его отопительную систему, забыл его фамилию. Он сказал, что печь выложена не по проекту.
Ридигер выделил ему рабочего. Архитектор разломал часть печи, выяснил ошибки в кладке и засучив рукава начал трудиться. Клавдия и я взялись его кормить. Какие-то продукты он привез с собой. А по вечерам мы собирались втроем, и он очень интересно нам рассказывал, как участвовал в гражданской войне, как учился на рабфаке и в вузе. Был он идейным коммунистом-ленинцем, но чувствовалось, что далеко не все происходившее в стране для него приемлемо.
Наконец настал счастливый день. Печь завалили отборными березовыми дровами и затопили. Все волновались: пойдет ли по трубам в комнаты тепло да как греет печь? Мы открыли в полу фанерную крышку, и из отверстия подул животворный теплый воздух. Я поставил рядом сушить валенки. Радоваться бы надо. Значит, сможем жить в Круглом доме с будущим малышкой!
Мы позвали архитектора обедать, тут в дверь постучали. А надо сказать, что жили мы без газет, без радио и ничего не знали, что творится на белом свете.
Вошел рыжий Семен, он вообще никогда к нам не заходил и только что пришел из города весь заиндевелый.
– Слышь, по всему Дмитрову радио гремит, в Ленинграде самого главного убили,- сказал он.
Архитектор вскочил, переспросил: кого убили? Неужели Кирова?
– Да, кажись, такая фамилия,- подтвердил Семен, равнодушно почесывая затылок.- Радио говорит: кто убил, сам партейный.
Архитектор долго сидел молча, потом сказал, что в Смольный любой член партии мог пройти без пропуска, только покажи партбилет...
Он стал с нами прощаться. Мы уговаривали его остаться еще на ночь, по утрам с Опытного поля каждый день отправляется подвода. Он отказался, сказал, что ему крайне нужно в Москву, и пошел пешком. Клавдия и я провожали его до Кончинина. Больше я его никогда не видел, но, думается, он был из тех, кому жить предстояло не более трех лет.
Подведу некоторые итоги:
В 1934 году в нашей стране произошел ряд исторических событий. Изданы новые законы.
7 марта - закон о мужеложстве, карающий до 8 лет.
Погиб в Северном Ледовитом океане ледокол "Челюскин", с конца марта и в первой половине апреля газеты печатали очерки и карты, как спасали пассажиров, как летели спасать летчики. Вся страна переживала, волновались и мои родные, и родные Клавдии.
17 апреля было введено звание "Герой Советского Союза".
16 мая - постановление: с осени ввести школы-десятилетки.
8 июня - закон об измене Родины. Сам перебежчик приговаривался к расстрелу, члены его семьи - к ссылке до 10 лет.
19 июня Москва встречала челюскинцев. Сотни тысяч жителей столицы не по приказу свыше, а вполне добровольно расставились по улицам, махали руками, кричали "ура", и я с Клавдией встречал, махал, кричал. Как все гордились подвигами летчиков!**
______________ ** Был выпущен двухтомник о спасении челюскинцев с многими фотографиями, с восторженными статьями, потом его изъяли из библиотек, иные спасатели оказались врагами народа.
10 июля ОГПУ было преобразовано в НКВД, наркомом стал Генрих Ягода, были организованы "тройки", выносившие приговоры за десять минут.
25 июля - закон об обвешивании и обмане покупателей, сроки давали до 10 лет.
17 августа открылся съезд писателей.
В самом конце ноября были отменены продовольственные карточки.
Все постановления подписывали (вернее, подмахивали) М. Калинин и А. Енукидзе.
БЫВШИЕ... БЫВШИЕ... БЫВШИЕ
1.
1 декабря 1934 года - это важный рубеж в истории нашей страны - до убийства Кирова и после убийства. Уже на следующий день вышел новый закон: обвиняемых в терроризме судить быстро, следствие заканчивать за десять дней, никаких кассационных жалоб не принимать, расстреливать. В том же декабре были напечатаны списки таких обвиняемых: по Ленинграду тридцать фамилий, по Москве тридцать, по Украине тридцать, по Белоруссии пятнадцать.
Как неистовствовали тогда газеты, сколько злобы изливали и на потерявших бдительность ленинградских руководителей, и на классовых врагов всех видов - вредителей, кулаков, духовенство, бывших людей!
Были сняты со своих должностей многие ленинградские чекисты и отправлены в дальние лагеря, но не как заключенные, а на руководящие посты.
Тогда пошел анекдот: чем отличается лес от ГПУ?
В лесу медведь ест ягоды, а в ГПУ Ягода съел Медведя - начальника ленинградского отделения.