Записки уцелевшего
Шрифт:
— Дайте я попробую! — И хоть давно не имел я дела с нивелиром, а установил в два счета, посмотрел в трубку на рейку и крикнул Маше: — Давайте на следующую точку!
Впоследствии Маша рассказывала, какой неожиданный эффект произвел мой выпад. Федор Иванович был хороший техник-мелиоратор, но совсем не умел обращаться с геодезическими инструментами. С того дня все съемки планов доверили мне, да еще чертежи, да еще… Не буду перечислять те работы, какие мне поручали выполнять, — я и чертил, и считал, и помогал обеим девушкам-ботаничкам. А вертеть лебедку был нанят другой рабочий.
Обедать я ходил в тот поселок, куда
Учреждение это было многолюдное, Шишкову подчинялось человек сорок, Ридигеру — десять. Шишков Ридигеру вредил, Ридигер только отмахивался. Вскоре на соседнем опытном поле узнали, что Ридигер нанял бывшего князя. Шишков вмешался. Ридигер меня отстоял, сказал, что на должность рабочего имеет право принимать любого человека, имеющего справки о предыдущей трудовой деятельности и получившего в Дмитрове паспорт.
Но если наше начальство между собой враждовало, то мы, подчиненные, наоборот, сблизились между собой. К нам на Круглый дом иногда ходили по вечерам гости — наш дмитровский сосед овощевод Никанор Ложкин с женой Симой и свояченицей лаборанткой Марусей, а также Пантелеймон Пятикрестовский метеоролог. К нам — это означало к гидротехнику Федору Ивановичу Кузнецову, его жене Клавдии Степановне — ботаничке и к другой ботаничке — Клавдии Михайловне Бавыкиной. Маруся хорошо пела, Федор Иванович ей подыгрывал на гитаре.
Крепко я подружился с Пятикрестовским, веселым, остроумным, начитанным юношей по прозвищу Пети. Есть такая пословица — рыбак, рыбака видит издалека. Пети нес гнет немногим меньший, чем я, — он был сыном священника церкви Введенья в Дмитрове. Когда гости от нас уходили, мы шли их провожать. Пети и я неизменно отставали и пускались в задушевные разговоры. Я помню его отца, высокого священника в рясе, с большими и словно испуганными глазами. Он жил в своем старом доме напротив церкви, однажды я видел, как он опасливо пробирался в храм…
Если не было гостей, я старался уединиться, достал от родителей керосиновую лампу и в тишине писал рассказы под общим названием «Тайга». И, наверное, был тогда счастлив.
Одно мне не нравилось: уж очень я мало получал зарплаты, мне только-только хватало на еду и мелкие карманные расходы. Меня мучило, что я нисколько не помогаю родителям. Какую сумму я получал, сейчас не помню, но не забыл, что в платежной ведомости моя фамилия стояла самой последней, после фамилии Семена — старшего рабочего. А я числился просто рабочим, хотя исполнял обязанности техника. Разные поручения мне давал Ридигер, я быстро схватывал его замыслы и выполнял добросовестно и усердно. Вообще это был мой козырь — работать безотказно. И Ридигер был мною доволен.
Однажды произошла осечка. Наш профорг Михайлов, он же агент по снабжению, живший в городе, выхлопотал для всех сотрудников красные книжечки ударников коммунистического труда, а мне было отказано. Работник усердный? Ну и что! Сын бывшего князя недостоин носить почетное звание, мой брат Владимир просмеял тот факт в своем дневнике.
10
Когда я начинал писать свои воспоминания, то рассчитывал на читателя XXII века. Но в жизни нашей страны произошли такие перемены, что просто дух захватывает от ожидания, как повернется жизнь народная дальше. И все надеялись на лучшее впереди. В журналах печаталось такое жуткое о Сталинских зверствах, что мои воспоминания покажутся невинными очерками. И где-то на горизонте замаячила надежда, что в недалеком будущем, и даже очень скоро, появятся мои читатели. И, быть может, еще при своей жизни я увижу эти страницы напечатанными.
И не тот мифический читатель отдаленной эпохи, а нынешний, наверное, с нетерпением ждет, когда же исполнится вторая половина пророчества зубной врачихи Прасковьи Павловны Кесних?
Могу утверждать, что мой роман, моя любовь были совсем необычны, хотя в тридцатых годах завязывались отношения между юношами и девушками и необычнее, с такими хитросплетениями, что и не придумаешь! А началась моя любовь довольно банально.
Когда я немного освоился на работе, против меня составился настоящий тайный заговор, во главе которого стояли гидротехник Федор Иванович Кузнецов и его жена ботаничка Клавдия Степановна. Они жили вместе с новорожденной девочкой на том же втором этаже Круглого дома, как и я, еще там жили рыжий Семен, а также вторая девушка-ботаничка — Бавыкина Клавдия Михайловна, остальные комнаты считались служебными.
Федор Иванович с женой загорелись идеей во что бы то ни стало сосватать меня и Клавдию Михайловну, которую я впервые увидел, когда она и Клавдия Степановна вбежали в контору, громко жалуясь на их распаханные опытные делянки.
Далее продолжалось довольно прозаически: моя мать снабдила меня керосинкой и полулитром постного масла, чтобы не ходить за полтора километра завтракать и ужинать, а самому варить себе картошку.
У моей соседки Клавдии Михайловны, или просто Клавдии, был чайник и была сковородка, чтобы ту картошку не варить, а жарить, постного масла у нее не было. Так мы скооперировались, чтобы вместе ежедневно завтракать и ужинать.
Федор Иванович командовал в Круглом доме и нарочно посылал нас вдвоем в дальние походы вдоль Яхромы до самого села Куликова. Мы искали растения ценных видов и, естественно, по дороге разговаривали, вернее, говорила больше Клавдия о своем детстве в городе Воронеже и о своей многочисленной родне. Однажды Федор Иванович мне под страшным секретом шепнул, что Клавдия призналась его жене: я ей нравлюсь. На меня эта новость тогда не произвела особого впечатления.
Оставаясь по вечерам вдвоем с Клавдией, я однажды ее спросил:
— Вы знаете, кто я?
Она сказала, что знает и на Опытном поле тоже знают, но Владимир Романович всех предупредил, чтобы никогда со мной о том не заговаривали. И еще она сказала, что директор Опытного поля Шишков собирался куда-то обо мне написать, но Владимир Романович меня отстоял.
Однажды мы пошли вдвоем с Клавдией вниз по Яхроме куда-то далеко. После затяжных дождей прояснилось, в низких местах поймы река вышла из берегов, и образовались маленькие озерки. В одном из них мы обнаружили множество мелких рыбешек. Я залез в воду по колено, и мы наловили целый рюкзак добычи.