Записки уцелевшего
Шрифт:
Да, Владимир был человеком высокой культуры. Откуда взялась его культура, его универсальные знания? Ведь образование у него было лишь восемь классов гимназии (школы), которую он закончил в захолустном Богородицке. Он свободно разговаривал обо всем — об исторических событиях далекого прошлого, о новинках современной техники, о жизни в разных странах, о политике. И на все у него были свои взгляды и убеждения. Не лишенный литературного таланта, он время от времени помещал в журналах короткие рассказики к своим рисункам, а письма его блистали остроумием. Великолепная память и начитанность помогли ему подняться выше многих его друзей и знакомых. А шла его культура от вереницы предков, из поколенья в поколенье передававших потомкам свои способности, знания, принципы и любовь к Родине…
Иллюстрируя
Готовя уроки или читая, я волновался: позовут ли меня как четвертого партнера играть в бридж? Если игра организовывалась, Елена устраивала ужин, Владимир доставал графин с водкой, на закуску подавались маринованные белые грибочки, какие я для Елены собирал летом. Мы опрокидывали чарочки с неизменным удовольствием.
2
По субботам гости ходили к моей сестре Маше и ко мне. Со смертью бабушки ушел навсегда в прошлое бабушкин галоп. Мы повзрослели, и чинный фокстрот под аккомпанемент граммофона сменил нашу детскую кадриль и "сумасшедшую подушку".
Раз в неделю я отправлялся с салазками на Зубовский бульвар, дом 15, к нашим не таким уже близким знакомым — Любощинским. Их семейство уцелело в бывшем собственном старинном, с колоннами, особняке со стороны улицы загороженном многоэтажным домом, который во времена оны приносил Любощинским немалый доход. Жильцов этого особняка весьма красочно описал Андроников в своей "Загадке Н. Ф. И.", побывавший там в тридцатых годах. Особенно метко и до комизма похоже он дал портрет зятя Любощинских, мужа их старшей дочери Анатолия Михайловича Фокина — историка по образованию. А в двадцатых годах его не было: он сидел вместе с моими родственниками в "рабочем коридоре" Бутырской тюрьмы.
Являлся я с салазками к Любощинским и робким голосом просил одолжить на вечерок граммофон. Мне никогда не отказывали. А тот граммофон — объемистый ящик, украшенный резьбой, и огромных размеров ярко-голубая с цветочками труба — был достаточно тяжел. Я привычно увязывал груз веревками и волок то по сугробам, то по накатанным дорожкам — через Крымскую площадь, по Остоженке к нам домой.
Пластинок у нас было всего две. Одна английская, подаренная нам Соней Уитер, — фокстроты с пением, похожим на блеянье и крик осла, называлась она «Аллилуйя». А другая пластинка была старинная, на одной ее стороне — марш из «Фауста», на другой — марш из «Аиды». Танцевали только фокстрот; каждый кавалер, не поднимая ног, волочил свою даму по залу туда и сюда, одновременно занимая ее разговорами. И мои сестры злым шепотом требовали, чтобы я приглашал их скучающих вдоль стен подруг. Танцевали за полночь, а на следующее утро я грузил граммофон на салазки и доставлял обратно к Любощинским. Несколько раз я возил его на вечеринки и к Ляле Ильинской…
3
Давно пора начать рассказ о 17-й версте. Близ этой малолюдной платформы Киевской (а тогда именовавшейся Брянской) железной дороги жила выселенная из самаринского Измалкова семья Осоргиных — Михаил Михайлович, или просто дядя Миша, Елизавета Николаевна — или просто тетя Лиза — двоюродная сестра моей матери и две их дочери — Мария и Тоня. И жила их невестка — моя сестра Лина с малолетней дочкой Мариночкой, а также их простоватая деревенская девушка прислуга Поля; в собачьей будке дремал верный дворняга Шумилка.
Мои сестры и я постоянно ездили на 17-ю версту, еще когда жил там Георгий Осоргин — мой троюродный брат и зять (муж моей сестры Лины). Но ярче всего мне запомнился тот дом, когда Георгия там уже не было, а к нему ездили на свидание в Бутырскую тюрьму.
По воскресеньям мы отправлялись на 17-ю версту большой развеселой компанией. Иногда я ездил один поговорить по душам с мудрым старцем и просто посидеть, послушать, о чем рассказывают другие…
Поезда ходили редко, вагоны согревались лишь дыханием пассажиров и промерзали насквозь. Мы выскакивали прямо в снег и шли вперед по путям, потом сворачивали наискось направо по малоезженной санной дороге, обсаженной соснами, огибающей небольшое сельское кладбище. За деревьями виднелся купол церкви старинного села Лукина, принадлежавшего знаменитому боярскому роду Колычевых, позднее имение перешло баронам Боде, которые выстроили там дом в псевдорусском стиле, в двадцатые и тридцатые годы стоявший без крыши, без окон и без дверей, сплошь загаженный. Последняя баронесса Боде — наша знакомая — была сослана в Казахстан.
От обсаженной соснами дороги мы сворачивали влево на тропинку, спускались с горы, по лавам перебирались через малую речушку Сетунь и через пару сотен шагов подходили к деревянному, обшитому досками, покрашенному светлой желтовато-зеленой краской дому. Благодаря балясинам террасы издали тот дом напоминал старинный помещичий с колоннами. Рядом стоял домик поменьше, а сзади, за палисадниками, виднелись еще два или три дома. Таков был поселок, не имевший даже названия. А вокруг него раскинулся сплошной лес — березовый и еловый с грибами, с тетеревами и разными пташками; зайдя немного поглубже, однажды я там наткнулся на барсучий городок.
Но как же все там переменилось за пятьдесят с лишним лет!
Прежняя платформа 17-я верста теперь называется Переделкино, нарядные электрички, истошно гудя, проносятся одна за другою. Бывшее имение Боде Колычевых теперь обнесено высоким каменным забором, тот вычурный, в псевдорусском стиле дом заново реконструирован, превращен в боярский терем. Это летняя резиденция самого патриарха Московского и всея Руси. Прежняя скромная церковь восстановлена под старинную. Она действующая; мелодичный, столь редкий в нашей стране колокольный звон призывает верующих, которые приезжают сюда на электричке со всей округи. Былое сельское кладбище теперь разрослось, спустилось к берегу Сетуни. Сюда, на могилу последнего великого поэта России Бориса Пастернака, постоянно приносят цветы. Прежний густой лес разделен на участки. Это нынешний дачный поселок Переделкино, дачи принадлежат советским писателям — классикам и литературным главнюкам. В трехстах шагах от дома, в котором когда-то жили Осоргины, расположен участок Дома творчества Союза писателей. Между березами стоит большой каменный, с колоннами, в стиле советского Empire дом, окруженный несколькими нарядными двухэтажными коттеджами. Там более сотни писателей живут по путевкам, беседуют между собой, смотрят кинофильмы и телевизор, выпивают, играют в шахматы, в карты и в бильярд, гуляют и, между прочим, пишут произведения, бездарные и талантливые. А их жены, все больше толстые, также гуляют и также беседуют между собой — в холле, в коридорах и по дорожкам и перемывают косточки тем писателям, которые согрешили против седьмой заповеди…
Я очень обрадовался, когда увидел сосны по сторонам дороги, идущей вдоль кладбища. За полвека они и толще не стали, только ветви их искривились и погустели. Речка Сетунь вилась по-прежнему в ивняке, а вода в ней помутнела и пропали рыбки, раньше гулявшие стаями между водорослей ее дна.
И дом, где жили Осоргины, уцелел. Но я его едва нашел среди нового поселка и едва узнал, так много пристроили к нему со всех сторон клетушек и верандочек…
4
А сколько воспоминаний, и темных и печальных, светлых и радостных и всегда поэтичных у меня связано с этим домом, с семьей Осоргиных!
Дядя Миша Осоргин в двадцатые годы был бодрый, подвижный старик, ходил, поскрипывая хромовыми сапожками, расправляя свою длинную белую бороду. Был он когда-то харьковским вице-губернатором, потом губернатором в Гродно, потом губернатором в Туле и вышел в отставку в 1905 году, когда казаки убили нескольких демонстрантов.
После революции ежедневно он диктовал кому-либо из близких свои воспоминания. За несколько лет их набралось до трех тысяч страниц. Сейчас они хранятся в Ленинской библиотеке. Им нет цены. Потомки Осоргиных написали в Ленинскую библиотеку — просили им выслать фотокопию за энное количество долларов, однако получили отказ. Наверное, принцип "как бы чего не вышло" показался важнее дополнительной валюты.