Записки усталого романтика
Шрифт:
Русский стандарт
Известно, что каждый мусульманин однажды в жизни должен совершить паломничество в Мекку. Я не мусульманин. Я русский. Это значит, что хоть раз я обязан был встретить Новый год в Париже. Чтобы потом на вопрос: «Где ты встретил Новый год?» – так, между прочим, впроброс, ненавязчиво, как будто это само собой разумеется, ответить: «Да так, в Париже».
Я понимаю, звучит заманчиво. Однако новогодний Париж неожиданно меня разочаровал. Хотя начиналось все роскошно. Трехзвездочный ресторан на Елисейских полях. Для ресторанов три звезды так же круто, как для отелей пять. За столиками французские герцоги, герцогини в ожерельях с камнями, вывезенными их далекими предками из африканских колоний. Все с королевскими манерами. За одним столиком потомки русских князей, эмигрантов с манерами престарелых дворян. В
В двенадцать часов, как и положено, все выпили шампанского, минуты две раздавались восторженные возгласы, тосты... Казалось, веселье только разгорается и сейчас французы пустятся вприсядку под зажигательный шансон Антанты, и вдруг – этого я никак не ожидал – все начали расходиться по домам. Никто не подрался, никто не потянул на себя скатерть с закусками, никто не заснул, упав лицом в крем-брюле, никто не попытался закинуть винегрет ложечкой в плафон люстры... Все накинули на себя собольи и норковые шубы и разъехались по домам. К слову, не надо говорить, будто на Западе носить меха – дурной тон. Просто надо знать, где их носить. Если вы пойдете в собольей шубе по нищенским кварталам, вас, конечно, обольют краской якобы зеленые, якобы из любви к животным. На самом деле просто из зависти. Половина зеленых на Западе – это те, кто не может позволить себе купить меха; они подвели под свою зависть философию, позволяющую без угрызений совести обливать краской тех, кому завидуют. А купи, подари женщине из партии зеленых норковую шубу, и она тут же забудет о своей любви к норкам, поскольку даже не знает, как этот зверек выглядит. И вообще, почему, если те, кто поддерживает зеленых, так любят животных, они сами носят обувь, сделанную из кожи убитых коров, свиней, страусов и крокодилов? Однако вернемся к парижскому Новому году...
Уже к часу ночи в опустевшем ресторане остались только немногочисленные русские, которые начали целоваться с Антантой и под ее будоражащее пение пустились в пляс. Французские официанты выстроились вдоль стен ресторана и смотрели с восхищением на наши половецкие пляски. В смокингах они были похожи на зрителей-аристократов на выступлении русского ансамбля пьяного танца.
Потом мне объяснили, что Новый год вообще в Европе так, как в России, до утра встречать не принято. За месяц до Нового года в телекомпанию REN-TV было назначено новое руководство из Германии. Немец – генеральный директор – попросил режиссеров дать ему план новогодней передачи. Естественно, принесли ему сценарий обычного «Голубого огонька». Он посмотрел сценарий, собрал режиссеров и сказал, что денег на такую долгую передачу до четырех утра не даст. Неразумные траты. В половине первого уже все телезрители лягут спать. Бедный немец так и не понял, почему все редакторы и режиссеры начали хохотать. Как ему объяснить, что наш человек обожает смотреть «Голубой огонек» до синевы. И только в четыре или в пять утра вдруг заявляет: «Эту дрянь невозможно смотреть!» Как ему втолкуешь, что мы – люди с другим энергетическим потенциалом. Это они не празднуют Новый год, потому что энергетически истощаются на праздновании Рождества. Слабаки! А нашей энергии нам хватает и на празднование их Рождества, и нашего! По старому стилю, по новому... Никому в мире не объяснишь, что означает выражение «Старый Новый год»!
13 января 2002 года я был на отдыхе в швейцарском отеле в Альпах. Русские разгулялись по полной программе: сняли на ночь пару горных вершин с подъемниками, оплатили работу персонала этих подъемников до утра, туда наверх забросили десант отечественной попсы. Полночи над ночными Альпами неслось «Как упоительны в России вечера»... В ресторане же царило такое веселье, что все остальные национальности просто покинули его. Официант, который меня обслуживал, спросил: что сегодня празднуют русские? Я ответил честно: «Old New Year!» Он ушел на кухню и долго не появлялся, видимо, пытался с коллегами разгадать эту загадку – оксюморон. Не менее загадочную, чем «живой труп», «горячий снег» или «честный депутат».
Конечно, официантам нравятся русские загулы. Но в душе они над нами посмеиваются. Во-первых, наши не умеют, как принято на Западе, сдерживать свои чувства. Для западной обслуги это выглядит не только забавно, но и весьма удручающе, например, когда наши начинают переходить от столика к столику, пересаживаются, меняются местами, и потом бедные официанты не знают, кому за какой столик подавать какой счет. Во-вторых, наши заказывают вина не по вкусу, а по цене. Придя в ресторан, считают самым крутяком громко сказать официанту:
– Мне, пожалуйста, самое дорогое вино!
Или, что еще хуже:
– Мне – самое лучшее вино, которое у вас тут есть во Франции! И побыстрее.
Самых лучших вин во Франции не бывает! Как, впрочем, и самых дорогих.
В тот же вечер в Швейцарии четверо русских со своими женами, после того как пили весь день в горах горячий глинтвейн, решили попробовать самое дорогое французское вино.
– Самые дорогие вина коллекционные, – пояснил официант.
– Неси коллекционные, – приказал ему наш, даже не подозревая, что коллекционные вина не пьют. Их коллекционируют. Они хранятся в подвалах уже пару столетий, и на вкус это уже не столь изысканное вино.
– Вам для коллекции? – спросил официант.
– Какая коллекция? Мы выпить хотим. Давай, шевелись!
– Выпить?!! Но, но, но... – официант хотел что-то возразить, но, увидев взгляды наших, понял, что его объяснения бесперспективны.
Четыре официанта прикатили к столику заказчиков тележку с четырьмя бутылками коллекционных вин на сумму 120 тысяч евро. Все остальные официанты пришли в зал посмотреть на это чудо. Из-за дверей, ведущих на кухню, выглянули повара. Метрдотель лично подошел поздравить наших с таким героическим поступком. И наши не подкачали, не подвели Отчизну! За час они разобрались со 120 тысячами евро. При этом даже их жены с количеством украшений большим, чем на новогодней елке, пили эти вина, приговаривая: «Это потрясающе! Вот это я понимаю, настоящее бордо!» Официанты шептались, какие русские молодцы, пьют этот отстой, не морщась! Герои! Это же все равно что целоваться с египетской мумией.
Когда же с «лучшими» винами Франции было покончено и стала ощущаться у пацанов традиционная нехватка, когда наступило первое, обманчивое чувство опьянения, один из братанов предложил: «Пацаны, а не взять ли нам еще нашей русской водочки в баре?» Все с радостью согласились и отправились в бар лакировать «Бордо» «Русским стандартом».
Самый-самый!
Но был в моей жизни еще один Новый год. Пожалуй, самый-самый! С ним не сравнится ни один из вышеописанных. Ни даже тот, с привидениями, ни тем более парижский.
Мне было чуть больше двадцати лет. Я еще не был женат. Жил на съемной квартире в Москве. Один из моих лучших друзей рано женился. Перед самым Новым годом его жена легла в больницу на сохранение. Он ее очень любил и не представлял встречи Нового года, а значит, и нового счастья, а также здоровья и долгих лет жизни без нее. Однако это была советская больница. Пробраться в нее практически не представлялось возможным. У входа сидели вахтеры – пенсионеры КГБ, которые самонадеянно считали, что все еще служат Родине, и выполняли практически государственный долг – ловили врагов народа даже при входе в больницу.
Мы тоже были другие в ту пору. Юные романтики, что в советское время чаще всего приравнивалось к хулиганству. И все-таки мы решились! 31 декабря, где-то около 11.30, начали осторожно подниматься по пожарной лестнице на второй этаж. Пожарная лестница проходила мимо окошка женского туалета. При себе у нас было две бутылочки «Советского игристого полусладкого шампанского» и легкий сырковый закусон с ванильными сухариками. Как и договорились, жена друга встретила нас, радостно распахнув окошко женского туалета, и даже положила коврик на подоконник, чтобы мы вытерли ноги и не оставили следов. Словом, начиналось все по плану: радость встречи в романтическом месте, короткие вопросы о здоровье... Поскольку Новый год вот-вот должен был наступить, мы скоренько открыли шампанское! Вынули из карманов принесенные граненые «бокалы», и тут... в коридоре послышались шаги! Судя по вялому шарканью тапочек о линолеум, это явно были не вахтеры, не охрана, не отставные кагэбисты, а пациентки. Мы с другом еле-еле успели спрятаться в одну из кабинок. Жена друга выбежала из туалета в коридор, чтобы ее, не дай Бог, с нами не застукали. В советское время могли за такое не только выгнать из больницы, но еще и написать донос в комсомольскую организацию по месту работы. Шутка ли: комсомолка распивала шампанское с двумя мужиками в женском туалете! На работе бы ее заклеймили позором, и она стала бы невыездной даже по туристической путевке в Польшу.