Шрифт:
Вступление
Как странно: когда я работала врачом, я жила совершенно бесцельно, хотя и эмоционально, а сейчас всё наоборот.
Завтра ваш ребенок придет из интернета и скажет: «Я решила поступать в медицинский колледж. Спорить бесполезно. Хочу спасать маленьких детей от смерти и разных болезней. Это самая благородная профессия, и мне очень идет белый халат».
И вы ничего не сможете сделать.
Иногда в голове появляется навязчивая противная строчка из старого стихотворения или вчерашней песни, и целый день повторяешь ее и не можешь вспомнить, из какого стиха и кто автор. И крутится
И вот, чтобы строчка отстала, я должна разыскать это стихотворение в своих записках в компьютере, прочитать его, и тогда все пройдет, как рукой снимет. И стихи оказались ни о чем или, наоборот, неплохие. Это моя идея, но через несколько лет я прочитала у Хемингуэя: «Он освободился от многих вещей тем, что написал о них».
Вот так и память о моей медицинской работе: чтобы вытряхнуть ее из головы, я должна все записать, захлопнуть книжку и забыть, не читать ее больше, прогнать из головы все эти вызовы скорой помощи. Иначе нет мне покоя. Может быть, кто-то скажет, что это эгоизм – перекладывать такую ношу на читателей, но с этим можно поспорить.
Глава 1. О книгах врачей-писателей
Понятно, что врачи скорой видят все, что только бывает с людьми в жизни: травмы и дурацкие болезни, о которых так интересно читать всем: и молодым и наивным школьникам, и людям постарше.
Скорая помощь, по мнению некоторых, для того и существует, чтобы изумлять разными чудесами из жизни людей. Чуть что-то случилось, так и жди в газете сенсацию, и обязательно фото машины скорой помощи как иллюстрация, хотя там и скорую никто не вызывал.
Написано уже немало справочников на тему выживания в любой среде и многие читают про это снова и снова, но рождается новый читатель, и ему, а заодно и его родителям, приходится снова все объяснять.
Например, я приезжаю на вызов «кричит ребенок» и выясняю, что ребенка кормят по часам, как написано в рекомендациях, час кормления еще не подошел, а ребенок проголодался и кричит. Молодые родители не понимают, что случилось, перебрали все варианты, кроме очевидного. Я наливаю бутылочку молочной смеси, ребенок высасывает бутылочку и спокойно засыпает. Все трое, родители и ребенок, довольны и радостны.
Некоторые предпочитают юмористическую форму рассказа про медиков. Такую форму любит народ, особенно про врачей и медсестер. Но мне такое не нравится. Шутить, когда у тебя в палате или в машине умирающий или пациент с переломом, я не люблю. И почему именно про врачей?
Было бы неплохо и полезно, если бы каждый врач написал книгу от первого лица, чтобы люди почаще в такие книги заглядывали и узнавали побольше о болезнях и травмах на самом деле.
Но врачам некогда писать книги, пока у них есть хоть один пациент в палате. Они говорят, что когда-нибудь про это напишут.
Там, где я жила и работала все это время, было много зимы и снега и много больных. Я когда-нибудь захочу все рассказать, а слушать будет некому. Так что успевать надо, пока не уснул мозг и не отказали руки.
Вот Вересаев, например, написал свою знаменитую книгу о врачах – избавился, высказался. Потом жил спокойно до 78-ми лет, и еще немало полезного сделал. Так что лучше уж написать эту книгу, хоть и с отвращением. Смогу ли я – уже неважно. Думаю, что я не пишу роман, а читаю роман,
Сначала я представляла, что напишу большую книгу, похожую на «Записки врача» Вересаева. Опишу там, как я, молодая и наивная, почти школьница, вдруг восхитилась работой медицинского работника, потеряла голову и поступила, не раздумывая, в медучилище. А могла бы стать художником. С каким восторгом я училась, а потом работала, узнавая все больше и больше, помогая самоотверженно больным людям днем и ночью, переступая через страх и усталость, забывая о голоде и холоде, работая 24 часа в сутки.
Но постепенно я превратилась в человека, который может одним взглядом на любого определить, чем он болен или болел, и этот взгляд как бы приклеился к моим глазам навсегда. Это действительно можно назвать превращением. Из человека, совсем не связанного с медициной ни семьей, ни школой, ни разными случайными профессиями и работами, я превратилась в абсолютного врача, врача с ног до головы.
Теперь я не смотрю на человека как все. Я вижу на нем тени и пятна, искривления и нездоровый румянец и боль. Это мое уродство, которое отталкивает даже близких знакомых. Мой горб. Люди называют это «врачебный цинизм».
Почему именно Вересаева я нашла как образец для своей книги? Почему не Чехова, Корчака, других писателей-врачей? Потому что нельзя объять необъятное. Речь о российской медицине и о российском обществе. Вересаев в своей книге не раз произнесет и даже упомянет соответствующие законы, что в Англии, Франции и других европейских странах нет такого отношения общества к врачам, как в России. И врачи в Европе не так часто врут пациентам, когда не хотят признаться в личном невежестве.
Несмотря на сто лет между мной и писателем Вересаевым, я хожу по тем же пыльным дорогам, вижу такой же простор и нищету в провинции, те же усталые лица врачей после смены, то же недоверие, страх, ненависть и стыд пациентов по отношению к врачам и медицине в России. И так же часто говорю, что за границей врачам по крайней мере живется лучше, чем в России, значит, их там ценят и уважают не меньше, чем околоточных надзирателей, дворников и швейцаров. Вересаев первым написал и всю жизнь проповедовал эту идею, что большинство болезней исчезнет, когда изменится отношение к людям труда, когда изменится общественный строй. И это он заявил в самое застойное царское время, в 1901 году, когда ни о каких революциях еще никто и не помышлял. Тут мы с ним тоже параллельны.
Почему вообще врачи не только мыслят, но и пишут книги? Потому что приучены писать эти свои истории болезней, складывать мысли в истории и делать выводы.
Потом я решила, что напишу книгу-разоблачение. Про то, как чиновники погубили советскую передовую медицину, заставив ее работать в условиях строгой экономии. Как здоровье и жизнь любого человека перестали быть приоритетом. Как беспощадно обогащались за счет медицины разные прохвосты и руководители.
Но со временем я заметила, что это совсем никому не интересно, ничего нельзя изменить этими рассказами о доходах главных врачей и министров и о несправедливой нищете простых людей. Да и те медицинские работники, которые еще продолжают работать в больницах, поликлиниках и в скорой помощи, тоже не хотят обсуждать эту тему, настолько она приелась. Ничего нельзя изменить – так говорят все врачи. Холод и безнадежность поселились в их сердцах.