Шрифт:
МАТЕРИ,
МАЛЫХИНОЙ ТАИСИИ ГЕОРГИЕВНЕ,
ПОСВЯЩАЮ
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Человек, который знает жизнь
Длинный зелёный автомобиль, переваливаясь с боку на бок, словно жирная утка, выбрался с просёлочной дороги на автостраду и помчался по направлению к столице.
Мимо проносились белые кубики бензоколонок, приземистые коробки мотелей, пёстрые фанерные щиты реклам. Один такой рекламный
— Быстрей! Быстрей! — торопил сеньор Буль Бурес шофёра.
Стрелка спидометра прыгнула со ста на сто двадцать.
Буль Бурес уткнулся в газету. Буквы прыгали у него перед глазами. Вот так:
ЗА ВОР! ВО Е А О
ГО ГЛАВ 3 Г ВОРА
ПЧХ БОСС Т И О
А И У Р Н С!
Тут его тряхнуло так, что лязгнули зубы, — буквы замельтешили:
Я Е
М Т Ж
И поползли вниз:
М
Я
Т
Е
Ж
Буль Бурес в сердцах смял газету и вышвырнул в окно. Она бешено умчалась, подхваченная потоком воздуха. В вихре дорожной пыли газета напоминала ошалевшую от страха курицу, чудом выскочившую из-под колёс машины.
Шофёр сбавил скорость. Навстречу выплыл пригород столицы: бесконечные ряды покосившихся хижин. Мусорные свалки в клубах густого, тяжёлого дыма. Редкие карликовые деревца. Серые пятачки сухой травы. Лабиринт белых лоскутов белья, вкривь и вкось развешанного на невидимых из окна машины верёвках.
Затем потянулись унылые дома, перечёркнутые рыжими от ржавчины пожарными лестницами.
Потом промелькнули разбегающиеся во все стороны извилистые улочки, застроенные узкими, в три-четыре окна, старинными особнячками, стрельчатые арки, лепные наличники, высокие черепичные крыши.
И вот уже навстречу двинулись тысячеоконные здания; монументальные храмы с пёстрыми витражами высоченных окон; конторы банков, сверкающие стеклом и алюминием, — на их фоне тридцатиметровые пальмы выглядели игрушечными; и всюду несмолкающий шум сотен автомобилей и поток людей: белых шляп, белых брюк, белых рубах. Это был центр столицы Зелёного острова.
На глухих стенах домов висели гигантские портреты худощавого человека с тоненькими усиками. Человек улыбался, близоруко щуря глазки.
Сеньор Буль Бурес заметил, что на улице много пьяных солдат. Они горланили песни и стреляли в воздух из больших жёлтых ракетниц. Ракеты прочерчивали тусклые полосы в сверкающем небе и разрывались с сухим треском, выбрасывая рой быстро гаснущих брызг.
Машина Буль Буреса с трудом пробиралась по краю Центральной площади. Многотысячная толпа слушала речь Апчхибосса Утриноса, который сегодня утром захватил власть. Его фигурка маячила вдалеке на трибуне, окружённой чёрным кольцом солдат. На площади было установлено несколько громкоговорителей, и, кроме одного, самого близкого
«Диктатор свергнут!» — вопил один громкоговоритель.
«…свергнут!.. свергнут!» — захлёбываясь откликались другие.
«Я никогда не выступал против народа!»
«…против народа!.. против народа!»
«Мы совершили восстание не ради кучки богачей!»
«…ради кучки богачей!.. ради кучки богачей!» — с запозданием надрывались громкоговорители.
«Не для того, чтобы отнять жалкие остатки свободы и строить тюрьмы вместо жилищ!»
«…отнять жалкие остатки свободы и строить тюрьмы вместо жилищ!»
Машина наконец миновала площадь, но сеньор Буль Бурес ещё долго слышал истошный голос Апчхибосса Утриноса:
«Я выходец из народа!»
«Я был батраком…»
«…продавцом…»
«…парикмахером…»
«…кондуктором…»
«…солдатом…»
«Следовательно, я знаю, как срубить сахарный тростник тупым тесаком, сколько недовешивают мяса на полтора песо, как подстричься в долг наголо и проехать бесплатно в трамвае, а также умею с закрытыми глазами разобрать и собрать пулемёт и, не рассуждая, повернуться по команде налево или направо! Я знаю жизнь!»
«…разобрать и собрать пулемет!.. налево или направо!.. Я знаю жизнь!» — как эхо перекликались громкоговорители.
ГЛАВА ВТОРАЯ. Дождь
Бесконечная дорога, петляя среди зарослей сахарного тростника, уходила далеко к горизонту, туда, где высились горы, покрытые бледно-зелёными пятнами лесов — непроходимыми джунглями.
Длинноногий смуглый мальчонка стоял у обочины дороги и, закрывшись ладонью от слепящего солнца, смотрел на скалистые гребни гор. Их костлявые макушки казались синими и сливались с небом. Они дрожали и таяли в расплавленном воздухе.
Босые ноги мальчишки скрывались по щиколотку в розовой пыли краснозёма.
Из-за горизонта медленно выползла чёрная туча, от неё к вершинам гор потянулись серые дымчатые полосы. Сверкнула молния, и мальчишка долго прислушивался, пока донёсся чуть слышный гром, похожий на вздох.
Заросли тростника раздвинулись, и показался высокий, обнажённый по пояс мужчина в старой соломенной шляпе и серых полотняных брюках, засученных до колен.
— Ник! — Он сдвинул шляпу на затылок — на лбу появилась белая мокрая полоска. — Ещё день-два такой жары, и урожай пропадёт…
— Смотри, па. — Ник показал на далёкую тучу. — Смотри! Дождь!
— Ну и слава Богу, — тихо сказал отец и вдруг отчаянно завопил, приложив ладони рупором ко рту: — Дождь идёт!
«Дождь! Дождь!» — это волшебное слово летело над плантациями, заглушая приближающиеся раскаты грома.
И вот уже тень от тучи упала на дальний угол поля, быстро надвинулась, отделив Ника от отца — Ник на мгновение оказался на ослепительной солнечной стороне, — и помчалась дальше, к хижинам деревушки.