Записки. Том II. Франция (1916–1921)
Шрифт:
Если он упорно будет продолжать первоначальное решение, то говорить, что он не достигнет своего нельзя, но до поры до времени это будет все труднее, тем более, что потери большие и тыл и ближайшая зона к фронтам не может быть оперативно чиста, как ни ловки на этот счет немцы. Таким образом, после 11–12 дней боев мы подходим к решающей минуте. Если и немцы, не имея успеха, станут и будут устраиваться, трудно будет проявить то действие, которое французам столь необходимо. Но подавляющее превосходство немцев, хотя и потерявших много (впрочем, англичане и французы тоже потеряли, а первые оставили и часть орудий), таково, что остановившись на Сомме, они могут развить действия и поправить свое общее положение.
Не легко положение Фоша. Газеты себе пишут, но настроение серьезное среди того люда, которое видишь
2-IV-18
Меня удивляет тон письма Вильсона к епископу Гендерсону, вызванного немецким наступлением. Неужели все это не было ясно раньше, и необходим был акт атаки, чтобы все зашевелилось? Люди вообще являются отражением жизни, и в зависимости от ее проявлений они радуются, плачут или негодуют. Но война – дело другое, ее течение не неожиданное, она налицо скоро 4-й год и течет по своим законам.
Вся эта болтовня только указывает, как несерьезно государственные и негосударственные люди смотрели и смотрят на это. Разве Америка не должна была торопиться вообще? Но ударил час и теперь все кричат: «Скорее, скорее!» Нежные слова Вильсона теперь перешли на «раздавить» и т. п. Все это должно было быть ясно до принятия участия в войне. Главная страдалица все-таки Франция, а не Америка.
3-IV-18
Газеты принесли известие, что грузины и армяне борются в окрестностях Карса. А где русские?
Приехавший из России русский офицер французской службы, георгиевский кавалер, рассказывает об ужасах, творившихся в Киеве русскими, предводительствующими жидами, переодетыми в матросов. Еврейский банкир, переодетый матросом, руководил будто бы массой. Кроме русских генералов, офицеров, детей граждан, под кличкой буржуев убивали всё и вся – рабочие, кухарки, дворники, солдаты и матросы. Рассказ, правда, все обобщает. То же происходит и в других городах. Жертвы насчитываются десятками тысяч. Это было месяца два тому назад. И бедного генерала Иванова {198} зверски выволокли из гостиницы и убили, бросив голое тело в кучу трупов.
198
…бедного генерала Иванова… – возможно, Иванова Александра Георгиевича (1863–1918), генерал-майора, в 1915–1917 гг. начальника 92-й бригады ополчения, расстрелянного большевиками в Феодосии в феврале 1918.
Возмутительно убийство митрополита Владимира {199} , человека большой правды и благочестия. Мир праху твоему.
Народ находит, что он достигает рая и все его, и чтобы все осталось ему, надо извести тех, у кого кое-что есть. По описанию – сплошной взбаламученный зверь. Но так ли это? Правда, Киев не один. Одесса, Севастополь, Симферополь и много других мест, где совершаются злодеяния, – дают этому явлению общий окрас.
Подавляющее число солдат вернулись в деревню и города. Все вооружены. Теперь как рассказывают, идет травля из центра зажиточных крестьян. Этот номер вероятно пройдет, ибо крестьянин среднего и слабого достатка не любит зажиточного. О наших хозяйствах не говорю, они будут разрушены, как будет разрушено в городах все сколько-нибудь зажиточное, ибо после деревни озверелая толпа бросится на города. Будет ли это повсеместно, или местами – никто это не знает.
199
Митрополит Владимир (Василий Никифорович Богоявленский, 1848–1918), в 1898–1912 гг. митрополит Московский и Коломенский, в 1912–1915 гг. – Санкт-Петербургский и Ладожский, в 1915–1918 гг. – Киевский и Галицкий.
Разбегающиеся при первом выстреле (по рассказу), они идут в штыки на вооруженных офицеров и юнкеров. «Вы нашу кровь пили». И кто выдумал эту формулу, которая давно слышится? Уничтожать бедных кадетов и детей, чтобы не пили бы в будущем крови. Какое заблуждение и какое зверство. Может ли это остановиться само собой? И да и нет. Еще рано, а когда остановится, будет поздно. Россия может обратиться в развалину. <…>
На севере и в Туркестане умирают с голода. Урожай в Поволжье был плохой, в центре ниже среднего, Малороссия в руках австро-немцев. Весь запад по Волынскую губернию в голоде. Волынская, Подольская разорены. Еще 4–5 месяцев существования до урожая и почти без железных дорог. А если 1918 год будет неурожайный, засеяно ведь % на 30–40 меньше, что будет засеяно ярового? С чем и на чем поведена будет работа?
В 1916 году, наблюдая жизнь, я отметил в своих записках, что в 1918–1919 мы будем во власти величайшего врага человечества – голода. И это без явлений, начавшихся в марте 1917 г. Это не было пророчество, а логичный вывод из того, что происходило кругом меня в России и, в частности, у нас в хлебородном Ефремовском уезде Тульской губернии. Мы все хозяйничали из капитала.
Все убывало и ничего нужного для земельной работы к мелкому помещику и крестьянину не притекало. Все разрушалось войной: люди, лошади, скот, хозяйственный инвентарь, невозможно обновить поля от худых семян, сокращения работы и площади.
Продуктивность труда падала. Естественные последствия – уменьшение урожайности и близкий к невозможности транспорт – все это усугубляли. Значит, голод, если не повсеместный, то почти общий. А события 1917 года все это усугубили. Значит, беспросветный голод, с миллионами человеческих жертв, неизбежен. Помочь нам никто не может, а наоборот, то немногое, что есть, возьмут. Голод успокоит? Нет. Раз душа человека вступила в область звериную, голод лишь увеличит бедствие людей. <…>
Когда в феврале и в марте 1917 года с такой невероятной легкостью и быстротой пали основы почти тысячелетнего строя, то на это были глубокие причины. В России все были недовольны, но это далеко не главная причина. Россия была истощена расточительным своим хозяйством, беспорядком, хищением и бестолковостью административных распоряжений, но и это не причина, которая могла так легко перевернуть все вверх дном.
Армия была чрезмерная по численности и по несоответствию: при 118 млн. – призванных 1 1/2 млн. на фронте борющихся, 6 1/2 млн. праздных и с хорошим окладом, тоже одна из причин глухого неудовольствия. Все это было распропагандировано мыслью бесполезности войны и необходимости мира. На фронте то же, но в значительно меньшей мере. <…>
6-IV-18
Белые финляндцы стремятся занять Мурман {200} , защиты там нет. В интересах Франции и Англии, чтобы этот район ими не был бы занят.
200
…Мурман… – имеется в виду территория Кольского полустрова.
Во Франции 20 тысяч и столько же тысяч в Салониках из числа русских солдат, которые не воюют. Неужели из них ничего нельзя создать, чтобы послать на защиту русского края?
7-IV-18.
Если бы военный агент и все еще находящийся во главе русских войск во Франции генерал Лохвицкий меньше думали о себе и своих мелких интересах, а были бы серьезно проникнуты скорбью к судьбе России, они могли бы многое сделать для нее.
Но первый, запутавшийся в самовластии, всем пообещавший и потерявший кредит у французов, а среди своих возбудивший к себе ненависть – весь поглощен мыслью, как ему выбраться целехоньким. Крупный физически бедный Алексей Игнатьев оказался с мелкой душой. Мелок и двойственнен он был по отношению к старой власти, мелок и искателен к новой. Не верю, что бы он был лихоимцем в миллиардных заказах по артиллерии. У меня нет данных, ни за, ни против, но верю, что он на это не пойдет, но он хочет всем распоряжаться, играть видную роль здесь, и чтобы добраться до этого не жалеет ничего, даже до доноса на брата, как в Петрограде говорил мне начальник штаба Ставки Марушевский в сентябре. Уверен, что и на меня есть потаенное письмо в Петрограде, хотя кроме помощи и поддержки в свое время ему ничего не оказывал.