Заплатите налоги, госпожа попаданка!
Шрифт:
Нет, я и сам полагал, что нам давно уже следовало рассмотреть вопрос о магических способностях простых людей. Среди них есть настоящие таланты, которые могли бы послужить Отечеству.
Но вопрос этот требовал всестороннего изучения и отнюдь не массового применения. Каждый случай следовало особо контролировать. Если каждый простолюдин получит право использовать свою магию безо всякого надзора со стороны соответствующих органов, то это может привести к непредсказуемым последствиям.
Но вместе с тем нынешний поступок графини вызвал во мне волну каких-то странных для меня самого теплых
Первый звоночек прозвучал, когда я узнал о том, что она велела отремонтировать комнаты слуг. И этот странный сон… Признаться, я до сих пор не мог понять, как такое было возможно. Она озвучила мне во сне свои мысли? Но если так, то она куда более сильный маг, чем я думал.
Но сейчас следует думать о другом. Нужно вытащить ее из этого болота, в которое она сама себя загнала. Я убеждал себя, что действовать так меня побуждает исключительно память о былой дружбе наших с ней отцов.
– Граф де Версен, ваше высочество! – докладывает секретарь. – Он приходил уже несколько раз, но не заставал вас. Прикажете сказать ему, что вы не принимаете?
– Нет, пусть войдет!
Может, хотя бы он сможет снабдить меня новыми сведениями. Хотя это сомнительно – с тех пор, как их помолвка была разорвана, вряд ли они поддерживали хорошие отношения. Хотя на балу, надо признать, они танцевали. Почему-то эта мысль приводит меня в дурное расположение.
– Ваше высочество, прошу вас – сделайте всё возможное для освобождения графини де Ламарк!
Де Версен выглядит куда хуже, чем прежде – он осунулся, побледнел. Неужели так переживает за свою бывшую невесту? Хотя в том, что Эжени способна внушить столь сильные чувства, я ничуть не сомневаюсь.
– Что вы знаете об этом деле, ваше сиятельство? – строго спрашиваю я.
Он заметно напрягается:
– Почти ничего, ваше высочество! Я знаю только, что против графини выдвинуты чудовищные обвинения – будто бы ее действия были направлены на подрыв государственного устройства Виларии. Но это такая нелепость, что я даже не знаю, что сказать!
– Вы знали о том, что в школе графини учились не только девушки-дворянки, но и простые служанки? – я продолжаю допрос, даже не предложив ему присесть или выпить.
Он мотает головой:
– Нет-нет, ваше высочество, они там вовсе не учились!
Он явно знает больше, чем говорит. И я испытываю неприятное чувство – нет, пожалуй, не ревность, но что-то весьма близкое к тому. Она делилась своими секретами даже с бывшим женихом, а я – первое лицо герцогства – оставался в неведении относительно столь серьезных вещей.
– Возможно, школьный учитель магии пытался объяснить им какие-то самые простые вещи, – с жаром уверяет меня граф, – но разве это можно считать обучением? И в любом случае, сама графиня не имеет к этому ни малейшего отношения!
Да, пожалуй, для нее единственная возможность выпутаться из этого – это взвалить всю ответственность на бедного учителя.
– Я слышал, у этих служанок очень высокий уровень магии?
Де Версен разводит руками:
– Я не знаю, ваше высочество. Я с ними не знаком.
– Вот как? – усмехаюсь я. – А я слышал, что однажды вы доблестно их защищали.
Он бросает на меня быстрый взгляд. Наверно, не понимает, как мне может быть об этом известно. Но правда в том, что о том случае я знаю еще меньше, чем сам граф. Мне сообщил об этом доверенный человек из тайного сыска. То нападение сыскари объясняли самыми благими намерениями – дескать, пытались решить дело без лишнего шума, не втягивая в него саму графиню. Мне не хотелось даже думать, что случилось бы с теми девочками потом.
Лгать мне де Версен не решился.
– Да, ваше высочество, я их защищал. Так поступил бы на моем месте любой дворянин. Но это – дети, и у них не могло быть никакого злого умысла.
– Вы правы, – соглашаюсь я, – и их никто ни в чём не обвиняет.
– Тогда почему их тоже задержали? – парирует он.
Уверен, он понимает всё сам. Они – слишком важные свидетели, чтобы можно было оставить их на свободе. Именно от их показаний во многом будет зависеть вердикт. И не приходится сомневаться, что сторона обвинения сумеет вытащить из них то, что они попытаются скрыть.
– Значит, нет никакой возможности избежать передачи этого дела в суд? – сникает граф.
– Боюсь, что нет, – подтверждаю я. – Не думайте, что я не хочу помочь ее сиятельству. Но в этом деле собирается участвовать сам герцог Энгер, а у нас с ним слишком напряженные отношения, и мое вмешательство только ухудшит положение графини. Я непременно поговорю об этом с его величеством, но надежда только на то, что месье де Крийон возьмёт всю вину на себя.
– А с ним? – воодушевляется де Версен. – С ним вы сможете поговорить? Наверняка вы сумеете получить разрешение на посещение заключенных.
Я обещаю сделать всё возможное.
31. Эжени. В тюрьме
На сей раз рассматривать мое дело будет доверено столичному суду, а не суду герцогства. То ли законники боятся, что местные судьи снова будут ко мне чересчур лояльны, то ли на сей раз речь идет о более серьезном нарушении закона.
Но камера в тюрьме Ансельвы производит на меня довольно неплохое впечатление. Это, конечно, не тянет даже на трехзвездочный отель, но помещение оказывается по крайней мере теплым и сухим.
Зарешеченное окно, выходящее на пустынный тюремный двор, узкая кровать с набитыми сеном подушкой и матрасом, небольшой стол у изголовья. Есть даже крохотный закуток, где можно справлять нужду, не боясь, что в это время за тобой наблюдает охранник.
Со мной уже побеседовал дознаватель. Спрашивал, признаю ли я себя виновной в нарушении магического кодекса Виларии. Ответила – нет, не признаю. Хотя, как я сейчас понимаю, этот документ следовало изучить давно и очень тщательно – раз уж тут с этой магией все так трясутся.
Я потребовала адвоката, но дознаватель сказал, что пока не положено – его допустят ко мне только перед самым процессом. А на мои вопросы о де Крийоне и девочках он отвечать вовсе не пожелал.
Заключенным в этой тюрьме вообще никакие свидания и передачи положены не были и потому я очень удивляюсь, когда один из охранников на ужин вместе с деревянной плошкой с кашей передает мне еще и сложенный в несколько раз листок бумаги.