Заполняя пустоту (Ч. 1)

Э.Д.

Они меня заметили, придется уходить. С другой стороны их беседа сейчас меня мало заботит, да и вас, я думаю тоже. Каждый раз они говорят о знакомых, книгах, событиях, насущных проблемах, пока в итоге вообще не уйдут в дебри воображения. Это обычные люди, сидящие за столиком, ничем не отличающимся от десятка таких же. Два друга, болтающие о пустяках, пьющие кофе. Хотя путаницы не избежать, я уточню, что дальнейшие события переносят нас на год ранее.

II

Десятки кирпичных комодов с людьми, меж ними землистые улочки, роща фонарных столбов с сияющей кроной. Улицы и здания зеркальны, в них теряешься, глазу не приметен ни один ориентир. Лабиринты Хрущева, развалины советской эпохи, затертая краска фасадов, пятна асфальта на грязной земле. Железнодорожные пути, отзвуки жизни вокзальной станции. Побитые своим существованием люди, залив полость тела спиртом, ночами пляшут под музыку, порожденную развалом. Во всем этом своеобразная жизнь провинциальной глуши, не признающей себя таковой. Глуши, население которой воплотило в себе гибель юношеских надежд, ошибок беспочвенной самонадеянности, но в то же время Агата находит в этом латентное отражение неуклюжей чувствительности, противопоставляя

ее механически-точным действиям успешных людей. Это место было ее комнатой взросления, постепенного открытия жизни. Комнатой с выцветшими обоями, рваным линолеумом, плохой шумоизоляцией. Окружность горизонта лишь стены, покинув которые, стремишься навестить вновь. Агата не желала покрывать свой поселок саваном смиренного прощания, взамен покрыла их вуалью личной ценности, трепетом воспоминаний, домашним уютом, старческим принятием убогости пейзажа. По схожим причинам можно скучать по болезненной, но сильной безответной любви детства, по родителям, что покинули тебя в нужде. По тем же мотивам, можно прятать билет от поезда или гербарий меж книжных страниц, хотя реальная цена этого вклада равна мусору. Ее душу тяготил разрыв между вполне логичным отказом и чувственной привязанностью к этим местам. Она проводит утро за книгой, размышляя о далекой Японии, далекой скорее в контексте истории и мысли, нежели географии. Неспеша, она листает книгу «Хризантема и меч» Рута Бенедикта. Она думает о самураях. Самурай постоянно помнит своих врагов. Они его совесть, которая никогда не спит. Эта мысль занимает Агату, а после она улыбается: «А если у меня нет врагов? Значит у меня нет совести, или она спит?».

Поток фантазии нарушает звонок в дверь. Она ждала этого, так даже лучше. В квартиру заходят ее подруги. Ничего примечательного, поселковые девицы. Простоволосые, ярко накрашенные. Они привлекали ее своей вульгарной духовностью, замызганной пошлостью. Их смех наполняет стены, они пьяны, но это только начало. Агата проводит их на кухню, наливает добавки из своих собственных запасов. Она умеет пить, ее желудок выдержит и не такое, а вот подруги раскисли. начали нелепо хихикать и вдаваться в подробности о своей половой жизни. Их генитальные войны занимали Агату лишь как предмет изучения, становились почвой дальнейших размышлений. «Они несчастны, но не знают об этом». Про себя она это знала. Та, что побольше разразилась смехом, при упоминании парня с крохотным членом. Она хрюкала, закашливалась, а потом попыталась подняться. Ее юбка задралась, оголив застиранный треугольник ткани. Она подходит к зеркалу, щурится и говорит: «Что этому козлу надо? Я же красивая, и сиськи есть и все что надо». Агата смеется, спокойно кивает. Еще недавно она размышляла о том, что ценность чести превыше всего в этой жизни. Она где-то читала, что жизнь человека считалась тем прекраснее, чем она короче, особенно если жизнь была яркой. Она восхищалась сэппуку, но считала, что жизнь дана для того, чтобы ее прожить. В ней смешалась советское смирение дедушки и самурайское отношение к смерти, где последняя является обычным ходом вещей. Она смотрела на свою подругу, глуповатую, но простую душой. Что бы ты ей не советовал, как бы подробно не объяснял, она встретит другого парня, затем еще и еще, пока не окунется в отчаяние и не женится на первом встречном. До тех пор, все слова лишены смысла, но Агата будет поддерживать ее, просто потому что так надо. День за окном будет терять свои краски, все медленнее и неразборчивее будет становится речь пришедших дам.

Ночью, проводив подруг до их домов, Агата не спешила вернуться в свою квартирку. Нет, у нее был план, который затмевал все размышления о чести и тем более о подругах. Она ждала наступления ночи, чтобы воплотить цель своего пробуждения, прикоснуться к чистому проявлению жизни. Она заходит в круглосуточный магазин. Там, поникнув, подперев массивную щеку рукой, сидит тучная женщина с завивкой. Эти женщины, что несмотря на свою жизнь, на общую сохранность, пытаются краситься и делать прически даже на работу в ночной магазин, могут вызвать своего рода восхищение. И стоя рядом с ней, не обращая на себя внимание, Агата начинает рассматривать когда-то славные черты уставшего лица. Голубые тени, яркая помада и румяна. Она просит коробку сливок, расплачивается и уходит с мыслью, что эта женщина просто хочет быть красивой.

В руках Агаты упаковка вишневых сигарет и коробочка сливок. Ей нравится ее день, нравится своей противоречивостью. Она думает, что контраст в убогости внешнего мира, в каком-то смысле помогает больше любить свой внутренний, через него ценить и внешний. Неспеша она бредет по безлюдным и темным проулкам, через дворы, с пустующими детскими площадками. Бредет, глядя на небо и размытый в ночи горизонт, пока не достигает металлического ограждения возле общественного стадиона. Ворота слегка приоткрыты, она проходит в зазор и направляется к трибунам. Глядя на мокрые дорожки, протоптанные бегунами, она ожидает встречи, которая стала почти ритуальной, которой ей так не хватает в городе. Эта встреча не обещала буйства эмоций, внутренних потрясений, но все же она стала ей необходима. И даже в стенах института, Агата часто возвращалась в память об этих коротких вылазках на стадион. И вот, из темноты, грациозно и не торопясь, ступая подушечками лап на мокрую пожухлую траву, на встречу Агате идет бездомная кошка. Агата улыбается, подзывает кошку к себе, но та недоверчиво поглядывает, осторожно шагает вперед. Ладонь наполняет лужица сливок, уверенность в кошачьем шаге прибавляется. Шершавый язычок лакает с ладони, касается кожи. Агата улыбается, зубами вытягивает сигарету, а после закуривает. Синяя ленточка дыма стремится уйти в облака, стать частью вселенной. Звонок. Это Борис, Агата берет трубку. В его голосе растерянность, он боится сойти с ума. Она слушает его рассказ, лишь изредка и умиротворенно повторяя «все будет нормально». Сливки в руке иссякли, взгляд кошки изучает возможность добавки, Агата прощается с Борисом. И снова тишина, она добавляет в ладонь еще немного сливок, а после допивает остатки. Тяжело дыша, к трибунам подходит скучающий сторож. Агата знает его с детства, она знает лицо почти всех, кто живет в их поселке. Понаслышке знакома со многими историями местной жизни. Агата смотрит на его простодушное, сонливое лицо. На сеточку морщинок у глаз и упитанное тело.

– Эх, молодежь, а уже курите. А что за сигареты у вас, ароматные такие. Не угостите старика?

– Конечно, берите.

Она протягивает сторожу сигарету,

он присаживается рядом с ней и начинает нахваливать свежесть ночи. Порой она поглядывает на его грубые руки, подносящие сигарету к седым усам. Не прощаясь, кошка исчезает в ночи. Докурив, уходит и сторож. Еще несколько минут Агата будет жить в этом скромном эпизоде, а после побредет домой.

Еще вчера днем Борис заметил притупленность в это время, а сегодня это чувство усилилось. У него нет желания покидать дом. Он курит, ходит из стороны в сторону, никак не может найти себе места. Прочитав десять страниц книги, он откладывает ее, включает фильм, но вскоре и он становится не интересен. Жирные двукрылые мухи кружили над потолком, раздражая слух. Уже осень, а эти надоедливые создания никак не исчезнут. Умей они разговаривать, могли бы составить ему компанию. Однако они лишь раздражали, поэтому он убил их. Настала тишина. Он вышел из дома, прошел в зимовье. Влажный теплый воздух, пропитанный запахами кухни, оседает в носу. Он стоял посреди единственной комнаты. Никакой цели, глухая потерянность. Имитация амнезии. Повернув к выходу, на полу он замечает больного цыпленка. Его влажное тельце подрагивает, под хвостом ало-красный сгусток, от которого тянется такого же цвета след. Видимо он упал, пытался ползти. Внутренний мир Бориса нашел свое отражение в этом кадре, пропитанном теплым, липким воздухом, в больном цыпленке, в его беспомощности и кровавом мазке на полу. С сакральным трепетом он берет цыпленка в руки, выходит на улицу. Глядя на небо, он думает «Будет дождь». Стоя посреди двора, он в нерешительности смотрит на вялую жизнь, мучительную отсрочку от смерти: «И куда дальше? Просто бросить его?». Борис с осторожностью кладет цыпленка на полено, а после осматривается. Он берет топор для дров, замахивается. «А вдруг ударю по телу, вдруг изувечу его, а не убью?». Нет. Все должно быть четким, наверняка. Немного порывшись в инструментах, он находит топорик для мяса. Прижав острие к крохотной шейке, он ударяет сверху топором покрупнее. Голова так и осталась рядом с телом, его крылья трепещут, лапки изгибаются. Обе его части словно цепляются за жизнь. Вскоре тельце обмякло. «Будет дождь». Борис берет лопату, закапывает маленький труп, а после возвращается в дом. Остатки дня проходят незаметно, вечером он идет в баню, рассчитывая смыть с себя день. В баке с горячей водой образовалась серо-бурая густая пена. Кто-то неловко уронил туда кусок хозяйственного мыла, а после не удосужился достать его. Вода была мутной, немного воняла. Можно легко представить, что мысли Бориса – это мыло в кипящем баке воды.

Ночь. За окном слышится рев пьяного отца. Бориса не покидали томительные, но в то же время рыхлые мысли. Он то и дело курил, а после снова ложился на засаленную постель, предпринимая попытку уснуть. Ночь за окном сгущалась, подталкивала, язвительно дразнила. Усталость отяжеляла внутренности, но сон к нему не приходил. Он снова встал, в глазах потемнело. Взяв книгу, он сел в кресло, но печатные слова были вязкими, строки скачущими. Воздух казался слишком густым. Открыть окно – усилить крики улицы. Борис снял всю одежду, снова лег. Стук в дверь, голое тело на постели даже не шелохнулось. Стучат все сильнее, крик становится навязчивым. Сердце Бориса стало биться чаще, сейчас он уже не был способен оказать сопротивление даже мухе, поэтому страх взял бразды правления над всем его телом. Страх велел ему встать, трясущимися руками погасить свет. Он слышит ругательства, омерзительные слова в свой адрес. Дверь на веранду с грохотом треснула, шум становится ближе. Одна лишь дверь щитом стоит под натиском пинков, ударов, криков. Безрезультатность, тишина, лишь гулкое биение сердца. «Я жалок». Одев брюки, покинув дом, он босиком направился в соседний дом. Никакого плана, ноги вязнут в грязи. В доме отца никого не было, лишь свет и звук телевизора. Борис смотрел на все, но взгляд его соскальзывал с предметов. Он не знал зачем пришел, пока в руке не ощутил коробок спичек. Дрожь ушла, об был пуст – ни страха, ни сожалений. Ничего. Шорох картонного коробка, ощущение дерева между пальцами, запах жженной серы. Плавный жест, загорелись шторы. Он неспеша вернулся в свой дом. «Зачем я это сделал?». Он ощутил беспокойство, «со мной что-то не так». Взяв телефон, он находит номер Агаты. Ее голос спокоен, но говорит она мало. Борис рассказывает о случившемся, ему просто необходимо разделить это с тем, кто поймет. Позже он вспоминает о Марке, но обращаться к нему в это время не имеет смысла.

Влюбленные взаимно. В этих словах есть сила. Невообразимое чувство, охватывающее все мысли, все пространство вокруг. Марк не мог поверить своему счастью, казалось, что все, что он так долго искал в книгах, людях и мечтах, он нашел в своей милой Еве. Их любовь была из тех, которая не знала времени, она подчиняла его. Такой любовью можно просто наслаждаться, просыпаясь с улыбкой на лице, с целью дня. А ночью это трепетный огонек внутри, будет греть сновидения. Марк провел весь день в томительном ожидании, лаская свою душу воспоминаниями прошлой встречи. Не в силах сидеть на месте, он направился к их общему другу. К другу, в квартире которого пахнет одеколоном и кофе. Дневной свет смешивался со светом лампы, наступление вечера было незаметным. Друг не сидел на месте, все что-то рассказывал, не унимался. Марк с напускным интересом кивал, но ждал лишь одного. А после острая и резкая мысль: «А вдруг она не приедет?». Эта мысль пускала корни тревоги, он боялся, что что-то случилось. И день уже шел к завершению, а Марк жил лишь надеждой. В половину одиннадцатого, он вышел на улицу в компании друга, охваченный радостной новостью, что Ева скоро приедет. Они подошли к остановке, но ждать не пришлось. Они встретились. В ту ночь они выпили, но лишь чтобы составить компанию другу. Он горевал о том, что уже женат, но влюбился в другую. Сочувствию не было места, Марк и Ева смотрели друг на друга. Играла музыка, они немного потанцевали. Танцевать Марк не умел совершенно, поэтому виновато смотрел в глаза Евы, когда делал неловкое движение. Она двигалась плавно, улыбалась, закрыв глаза. Музыка, ее тело, их чувства стали едины. Касания опьяняли сильнее спиртного. Позже, они выйдут на улицу, и стоя в маленькой роще у дома, впервые за день обнимутся. В прохладе ночи, греясь внутренним светом и дыханьем друг друга, Марк впервые в своей жизни сделает искреннее признание живой душе, сказав: «Я люблю тебя, Ева». Безмолвие, ветер тревожит листья, тихим, нежным голосом Ева скрепит их союз, ответив взаимностью. Молчание в близости тел, в душевном согласии. Слова – это всего лишь рамки, буквенная ограда, удобные, но все же ограниченные. Тишина может быть бесконечной, безмолвие гремящим или томительным.

Конец ознакомительного фрагмента.