Запомни запах маттиолы. Повесть и рассказы
Шрифт:
…Во второй раз Иоганн Лемке был в той же поношенной немецкой военной форме, но с повязанной какой-то грязной тряпкой головой. Несмотря на это, он выглядел более энергичным. После своего немецкого «Guten Abend» он, не садясь на табуретку, начал мельтешить перед Контуженым по комнате и размахивать руками:
– Ти обещать! – возмущался он. – Ти – некарош поступок!
Эти слова страшно не понравились Контуженому, и он начал заводиться:
– Ничего я тебе не обещал! А если обещал и не сдержал слова, то я поступил так, как твой Гитлер.
«Двадцать
В четыре часа! Рано утром на рассвете, когда мирно спали дети! Що, Київ вам поперек горла став? И не кажи мені, що ви не могли прожить без того, щоби не бомбить город Бельци! (Что, Киев вам поперек горла стал? И не говори мне, что вы не могли прожить без того, чтобы не бомбить город Бельцы!)
«Обещать… некарош поступок…» – передразнил Контуженый немца. – Не нервируй меня. Я тебя, наверное, когда-то кокнул, и ты, конечно, на меня в обиде. Но, может, ты скажешь, что я приглашал тебя до Сталинграду? Або – до Курска? А ты знаешь, что в Бельцах во время вашей бомбежки убило моего двоюродного брата Костю?
«Некарош поступок!» – Скажи кому-нибудь другому! Демагог хренов! Ты был в Хатыни? А где это – полный склад человеческих ногтей? В Освенциме? Или – в Бухенвальде?
Ах, ты не был?! Я тебя предупредил: не нервируй! А теперь слушай мою команду! Смирно! И – не звездеть! А за оскорбление моей личности разными подозрениями сейчас я тебя звездану!
И – как звезданёт Контуженый рядового вермахта Иоганна Лемке – тот аж взвыл от боли…
…Но, оказывается, что это от боли взвыл не кто иной, как сам Контуженый. Потому что удар этот был слишком уж сильным. А его кулак, вместо подбородка рядового Иоганна Лемке, врезался в стену родной хаты, и Контуженный с криком проснулся .
* * *
Сколько раз являлся Контуженому во сне рядовой немецкой армии Иоганн Лемке – теперь трудно сказать, но можно предположить, что происходило это довольно часто. Контуженый стал каким-то необычно задумчивым. Его чаще можно было видеть возле пчелиных ульев, муравейников и тому подобных скоплений живых существ, где он наблюдал за тем, как эти живые существа себя ведут. Из этого можно сделать вывод о том, что его стала занимать проблема: может ли в принципе человечество обойтись без войн?
К какому выводу привели его эти наблюдения – неизвестно, потому что ничего никому он по этому поводу не говорил.
Во время этих посещений они спорили, ругались, обвиняли друг друга, и каждый раз Контуженый оказывался прав и заканчивал разговор командой «Смирно!». Но эти недосыпания плохо сказались на самочувствии Контуженого, и он слег.
Во время последнего визита Иоганна Лемке к Контуженому они оба были уже настолько выбившимися из сил этими противоречиями, что некоторое время только глядели друг на друга, ничего не говоря.
Они уже выяснили между собой, что во время войны убивают и виноватого, и невиновного, причем невиновных, почему-то, всегда бывает больше.
Они выяснили, что ответственность за несчастья, причиненные сторонам войной, – должна быть. Вот только не могли решить, одинаковой ли она должна быть у командира пехотного батальона и у рядового обозного гаубичного полка. Более высоких рангов они не касались.
* * *
Они вспомнили и подробности их встречи в 1945 году.
… Оказывается, в тот день была теплынь, очень хотелось пить. Воды не было, а колодец, или просто родник, находился на «ничейной» земле .
С нашей стороны за водой рискнул пойти Контуженый. И наткнулся у воды на этого проклятого Иоганна Лемке.
Тут их мнения расходились. То ли Контуженый захватил немца в плен и должен был вести его как «языка» к нам, то ли они решили не убивать друг друга, будучи оба вооружены, непонятно. Понятно только то, что они какое-то время общались, и Лемке показал Контуженому фотографию своей семьи, на которой были запечатлены: он лично, его жена Хильда и его пятеро детей, а именно: Ганс, Фриц, Иоганн, Анна и Мари.
И вот, видите ли, через полвека Лемке вдруг решил выяснить, почему это Контуженый, уже отпустив Лемке и вернув ему фотографию, и уже направившись к своим, и уже пройдя шагов тридцать, ни с того, ни с сего, вдруг развернулся на 180 градусов, и как шарахнет в ничего не подозревающий затылок Иоганна Лемке из карабина – у того – сразу половина затылка – в стороне, и – вечная память героям вермахта!
Они долго обсуждали проблемы: была ли это – военная хитрость? Или – это было исполнение Устава? Или – это была обыкновенная человеческая подлость?
Контуженный придерживался мнения, что ему нужно было кокнуть этого проклятого Лемке еще до показа этой проклятой фотографии, а не обращать внимания на то, что этот проклятый Лемке был как две капли воды похож на односельчанина моша Синиона (деда Семёна). Любопытство, видите ли, взяло верх: как это немец из Дрездена может быть похож на молдаванина из Малаешт?
Такое было, видите ли, сильное любопытство, что он забыл об Уставе, о своем двоюродном брате Косте, о Хатыни и Бухенвальде и о проклятом Гитлере с его 198 гаубичным полком.
Но особенно печально, что забыл он и о капитане Лапшине из Особого отдела, который все видит насквозь даже на десятки километров, о широких просторах Колымы и о товарище Сталине, который мог бы заинтересоваться, не вели ли у родника представители воюющих сторон Контуженый и Лемке переговоров о послевоенном устройстве Европы без его, товарища Сталина, участия, а также без участия господ Рузвельта и Черчилля.
Короче – обернулся, шандарахнул и – аминь! И никто об этом не знал…
Последняя их встреча не закончилась обычной командой «Смирно!», а разошлись они, измученные, усталые, но не обозленные.