Заповедь субботы. Новый подход к происхождению человека

Романов Роман Романович

Теперь в случае угрозы жизни уже не змеям, но и самим людям, включается прог­ра­мма дейст­вий, изобретенная при защите змей от птиц. Включаются сте­ре­отипы охоты и подражания инстин­к­там сильного хищника – обучения его стилю добывания пи­щи, и затем – попытки приручить врага на добытую приманку. Ставший частью свя­щенной веры стереотип амбивалентного отношения к враж­дебным про­явлениям природной среды будет мощным инструментом адаптации человека к любым экологическим нишам, механизмом уста­новления господства над всеми животными. Из бессоз­нате­ль­ного следования заповеди «возлюбить врага» рождается благословление: «плоди­тесь и размножай­тесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими… и над пти­цами небесными, … и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» /Быт 1,28/.

При этом совсем неверной будет интерпретация утренних событий Дня Ше­с­того как стрем­ле­ние новых людей охотиться на животных ради пищи. Напротив, как раз этого мо­ти­ва не было, а был тот же главный мотив, что и у русалок на пятом этапе – эмансипация, стремление стать равными и превратить врага в родственника. Этот стереотип поведения объясняет формирование «тотемов» и будущей родо­пле­менной структуры человечества. И лишь в подражание птицам и хищникам чело­век пробует ритуальное поедание сначала рыбы, а теперь мяса.

Еще одна загадка человеческой Предыстории – наскальная живопись, изоб­ра­жающая охоту. Можно ли объяснить этот феномен в рамках нашей гипотезы? Вполне. Стре­м­ление к эмансипации не имеет границ, если помножено на психологическое состояние веры. Но физи­ческие силы и умения на каждом уровне развития имеют пределы. Подражать самым сильным хищникам в охоте на самых крупных копытных первочеловек пока не мог, лишь наблюдая эти сцены со стороны. Так что един­ст­венным выходом психической энергии было най­ти подходящий валун или похожее красное пятно на скале, а затем «охотиться на быка» сим­во­ли­чески. Должен пройти долгий период, пока человек най­дет методом проб, ошибок и их твор­че­с­кого осмысления в ви­де языка наскальной живописи, способы охоты и приручения самого кру­пного из своих соперников. По всей видимости, даже со львами отно­шения были не столь слож­ными, раз именно бык будет последним териоморфным символом «зевса» у древних обитателей Сре­диземноморья.

Но при этом в символике Книге Бытия этот важный момент укрощения быка не отражен. Как это объяснить? Только начав­шейся широкой экспансией и связанной с нею родоплеменной диф­фе­ренциацией, означающей фор­мирование разных программ поведения и мыш­ле­ния. Одни пле­мена ос­ваивали саванну и степи, развивая программы при­родной эман­си­па­ции, охоты и при­ру­чения.

Другие племена, происходящие от той же пары потомков «медузы-победительницы» продол­жали двигаться вдоль берегов озер и рек. И в этой части человеческого рода более значимыми стано­вятся стереотипы, связанные с регулярным повторением ритуалов мис­те­рий, подтверждения равен­ства мужского и женского начал, ведущего к формированию не только внешнего единства племени, но и внутреннего, психического единства человека. То есть эта ветвь развития, судьба ко­то­рой от­ра­жена в образах Книги Бытия, пошла по пути гармонизации сложной психической структуры.

Прежде чем реконструировать условия и механизмы такого развития, нужно для на­ча­ла по­нять, о чем идет речь в описании полдня Дня Шестого. Что означают весьма зага­доч­ные ар­хетипи­че­с­кие образы, открытые Моисею: «И сотво­рил Бог человека по об­разу Своему, по образу Бо­жию со­т­во­рил его; мужчину и женщину сотворил их» /Быт. 1,27/.

Нет, если бы мы верили в буквальное прочтение Библии, то и вопросов никаких не возникло. Ну, разве только пару-тройку вопросов: Почему намерение Бога сотворить человека по своему по­до­бию вдруг заканчивается сотворением сразу двух особ разного пола? И кто из них по подобию, а кто просто так? И зачем в таком случае нужно буквально спустя тридцать стихов создавать еще одну же­нщину из ребра мужчины? Все эти вопросы, разумеется, давно поставлены, и на эти темы исписаны горы богословских и эзотерических книг. Но в отличие от богословов, которые вправе ссылаться на чудеса и непо­сти­жи­мость воли Создателя, мы-то с вами обязаны объяснить каждую архетипическую деталь, каждый по­ворот отраженной в Книге Бытия сложной интриги Предыстории. Причем объяс­нить со строго нау­ч­ных позиций и исключительно на основе здравой логики. Так что наша задача бу­дет по­сло­жнее, но зато намного интереснее.

Однако для перевода символов тайного языка Библии на язык аналитической психологии нам придется все же обратиться за помощью к наиболее мудрым толкователям библейской символики. Например, к апостолу Павлу, в посланиях которого достаточно места уделяется правильной вза­имо­отношениям мужа и жены, причем со ссылкой на Адама и Еву /1Тим 2, 8-14/. Притом что перевод стиха из Дня Шестого «мужчиной и женщиной» или «мужем и женой» явно равнозначен.

Апостол Павел сам подтверждает свое умение говорить притчами, имеющими как буквальное прочтение, так и скрытый от непосвященных символический смысл. В то же время именно апостол Павел пытается развить явное учение о «внутреннем человеке», о сложной структуре личности. Это учение Павла из Тарса предвосхищает поч­ти на две тысячи лет аналити­чес­кую пси­хологию Юнга. Карл Густав из Цюриха, как известно, со­ставил в середине ХХ века первую более менее подробную карту внутреннего устройства чело­ве­ческой психики. Он, в частности, открыл для психологии такое понятие как «анима» – женская часть личного бессознательного у мужчин.

Поэтому вслед за некоторыми немногочисленными, но довольно убедительными толко­ва­те­лями библейской символики мы также предположим, что за символами «мужа» и «жены» скрывается дух и душа по апостолу Павлу, они же «внутренний человек» и «внешний человек». Павел говорит о духовном человеке, то есть о некоторой психической субстанции, обладающей определенной авто­но­мией существования. Такой «духовный субъект», «дух» или «душа» обладает некоей структурной це­лостностью (телом), а также вступает в отношения с другими «субъектами», ипостасями личности.

Заметим, что Юнг хотя бы жил в одно время с Винером и застал первые ЭВМ. А во времена апостола Павла не было даже отдаленных представлений об информационных объектах (данных) и логических субъектах (программах). Между тем для современного человека, знакомого с курсом ин­форматики, нет ничего удивительного в словосочетании «тело программы» или в представлении об общении (пе­редаче данных и управления) между двумя программными модулями. Так что, на самом деле, Павел из Тарса, как и его Учитель, вынужден рассказывать притчами и неясными терминами о психических программах, живущих в виртуальном пространстве человеческой психики.

Мы уже говорили в начале главы о сложных поведенческих программах, направленных на объ­екты внешней среды. Это экстравертная часть психики. Но в самом начале нашего эссе мы гово­рили и возможности применить те же самые психологические функции (набор программ) также и к обра­зам, составляющим коллективный опыт многих поколений. В этом случае речь идет об интроверсии.

Можно представить себе, что на первых этапах антропогенеза, пока коллективный опыт был относительно небольшим, психика прачеловека представляла собой единое «психическое тело» – од­ну программу из нескольких сложных инстинктов, оперирующих в бодрствующем состоянии с внеш­ни­ми объектами. В ночное время, в состоянии сна эта же программа могла опе­ри­ровать с данными личного опыта, дополняя его коллективным. В этом нет ничего удивительного, даже собаки во сне «бегают», видимо догоняя убежавших от них днем кошек или хозяев.