Заповедник, где обитает смерть
Шрифт:
Иван поднял руку к звонку, поколебался пару секунд и позвонил. Внутри было тихо. Позвонил еще раз. Потом еще, уже прижав ухо к дверям. Тишина. Пришлось снова идти на мороз, отыскивать какую-то забегаловку, давиться прогорклой яичницей, сухим салатом из суррогатных крабовых палочек, кислым пивом и потом запивать все эти деликатесы стаканом кофе из пережаренных зерен. В кафешке было накурено, но тепло. Напротив, за соседним столиком, сидели двое небритых мужчин, взявших по стакану томатного сока. Не таясь, они
День тянулся долго; бесконечно ожидать вечера, сидя в этой забегаловке, невозможно. Надо снова что-нибудь брать из еды, но замечательная яичница и так уже стояла поперек горла. Наконец Иван не выдержал, вышел на улицу и тут же увидел стоящее рядом такси. Водитель сидел внутри и читал популярную газету «СПИД-инфо».
– Что пишут? – поинтересовался Филатов, садясь в автомобиль.
– А я не читаю, – ответил таксист. – Картинки смотрю.
И показал Ивану страницу, которую разглядывал, наверное, уже более часа: на всю полосу помещена фотография голой худой блондинки.
– Что нового для себя обнаружили?
– Ничего. Просто уж больно на мою жену похожа, только моя брюнетка, в два раза старше и в три раза толще. Куда едем?
Филатов пожелал отправиться в приличный ресторан, если таковой имеется где-нибудь поблизости.
– Двадцать баксов, – назначил цену таксист.
Потом он долго крутился по окрестным улочкам, спрашивая самого себя:
– Ну, где здесь хоть какой-нибудь шалман?
Но шалман пассажиру был не нужен, и потому таксист повез Ивана в «Прагу».
Номер Филатова по-прежнему отзывался голосом автоответчика, сообщавшим, что телефон абонента выключен или находится вне зоны. Одному в доме находиться оказалось невыносимо, и Волошин решил пройтись. Поначалу у него не было никакой цели, потом он свернул к бару, но на самом пороге заведения остановился. Из-за двери неслась музыка и громкие женские голоса. Алексею не хотелось веселиться и уж тем более наблюдать за радостью других. Он поплелся на спортивную базу.
Альберт Ринатович был в своей комнате и варил на древней электроплитке гречневую кашу.
– Вот, – объяснил он Алексею, – сам себя обслуживаю. Спортсмены разъехались, персонал отпустили на неделю. Только сторожа остались, но их тоже не видно.
– А домой съездить?
– А где он, мой дом? – спросил старик. – То есть он есть, конечно. Там жена. Но кто мне дорогу оплатит? К тому же она понимает, что я живу там, где мои ученики. Вот и приходится и в праздники одному… и вообще. Но я привык. Даже нравится. Может, я для другой жизни и не создан. Нормальные люди, вероятно, мечтают о больших деньгах, о славе… А я только о том, чтобы мои ребятки всегда побеждали. Вот ты о чем мечтаешь?
Волошин пожал плечами:
– Не
Старик внимательно посмотрел на него, словно не веря. А потом махнул рукой:
– Снимай дубленку и садись со мной кашу есть.
Волошин шагнул к вешалке, но потом подумал, что лучше вернуться домой, но не одному, а вместе с этим одиноким стариком.
– Давайте лучше у меня, – предложил он.
Альберт Ринатович молча отключил плитку. Так же, не говоря ни слова, подошел к вешалке, надел на голову лыжную шапочку, а потом снял с крючка куртку.
Уже выходя в пропахший спортивным потом коридор, кивнул:
– Пойдем. Как дружок твой?
– Бегает где-то, – ответил Алексей, – мы только вдвоем будем.
Старик промолчал, но Волошину показалось, что тот обрадован, что никто не будет мешать их беседе.
Алексей шел к выходу. Скрипели древние доски покрытого мастикой пола. На стене висели фотографии счастливых победителей лыжных состязаний.
Хлопнула, словно выстрел, дверь. С крыльца вспорхнула испуганная сорока. На далекой заснеженной горке среди сосен застыла одинокая фигурка лыжника.
Они шли по обочине шоссе, и Альберт Ринатович спросил, но так, будто продолжал начатый на базе разговор:
– Видел фотографии на стенах? Там и мой снимок. Я на него смотреть не могу. Когда меня фотографировали, счастливее никого на этом свете не было. Я радовался не потому, что победил и стал чемпионом страны, а тому, что думал тогда: это только начало, я на пороге жизни, состоящей из побед и славы. Что-то потом выигрывал, конечно, но…
Старик посмотрел на Волошина и вздохнул.
– Жизнь состоит не из одних побед, – подсказал Алексей.
– При чем тут победы? При чем тут медали и кубки? – покачал головой старик. – В жизни есть многое, что гораздо важнее всей этой мишуры и твоего собственного счастья.
– Что, например?
Альберт Ринатович остановился и посмотрел на Алексея как на глупого ребенка. И ответил с улыбкой человека, давным-давно познавшего истину:
– Важнее всего – счастье человека, которого ты любишь.
Тренер не стал осматривать дом. Снял куртку, разулся, сунул ноги в тапочки и прошел на кухню. Сказал только:
– Хорошо живешь. Надя такой красоты никогда прежде не видела.
– У нее все впереди, – отозвался Волошин.
– Ну да, – согласился старик.
После этого он долго молчал и заговорил уже перед самым обедом, когда Волошин наполнил «Абсолютом» две рюмки и провозгласил тост:
– За Надины успехи.
Альберт Ринатович залпом выпил и подхватил вилкой соленый корнишон. Посмотрел в поставленную перед ним тарелку грибного супа, опустил в тарелку ложку и вдруг откинулся на спинку стула.