Заповедник гоблинов: Фантастические романы
Шрифт:
— Знаете, — признался Корнуолл, — мне показалось, вы не из тех, кто способен хохотать до упаду.
— Все дело в том, мой добрый сэр, что вы со мной незнакомы — я имею в виду, близко. Я обладаю множеством превосходных качеств, которые, увы, невозможно рассмотреть с первого взгляда.
— Я думаю вот о чем, — сказала Мэри. — Возможно ли, чтобы мои родители попали сюда из того мира, о котором упоминал вчера мастер Джонс?
— А почему бы и нет? — пожал плечами людоед, — Они, разумеется, ничего не говорили, но когда появился этот Джонс, я заметил, что между твоими родителями и им существует известное сходство: в характерах, в том, как они смотрели на те
— Значит, они вам нравились, — промолвила Мэри.
— Еще как! В тот день, когда они ушли на запад, в сторону Выжженной Равнины, мое сердце едва не разорвалось от горя. Между прочим, милая, они намеревались взять тебя с собой, но мне удалось переубедить их. А в остальном они не пожелали прислушаться к моим советам. Страх был им неведом; они считали, что, если пойдут с миром, их пропустят куда угодно. Они верили в доброту. Ей-ей, сущие дети! Сдается мне, они согласились оставить тебя только потому, что предполагали вернуться. Так сказать, они решили избавить тебя от тягот утомительного путешествия, заметь, от тягот, а не от опасностей: им казалось, что никакие опасности их подстерегать не могут.
— Итак, они ушли на запад, — заключил Корнуолл. — Зачем?
— Не знаю, — ответил людоед. — Одно время я думал, что знаю, но теперь далеко не уверен. Они ничего мне не говорили. Кажется, они стремились что-то там отыскать и как будто догадывались, где это «что-то» может быть.
— Вы считаете, что они погибли? — спросила Мэри.
— Нет, вряд ли. Если бы я считал так, то не сидел бы год за годом на камнях, оглядывая окрестности. По совести говоря, я не думал, что они возвратятся, но если бы это случилось, то я ни капельки бы не удивился. Несмотря на всю их мягкость, они производили впечатление людей, выражаясь образно, непотопляемых, которых невозможно погубить, которых избегает смерть. Конечно, вам странно слышать такое, к тому же я могу ошибаться, но порой у всякого существа возникает ощущение, которое опровергает любую логику. Я видел, как они уходили, я наблюдал за ними, пока они не скрылись из глаз. А теперь мне приходится провожать вас, ибо, по-моему, вы идете по их следам. Как ни жаль, но девушка, сэр книжник, похоже, не покинет тебя.
— Право, я с радостью оставил бы ее тут, — сказал Корнуолл.
— Я не останусь, — возразила Мэри. — Мне нужно найти родителей.
— Вот так, — развел руками Корнуолл.
— Вот так, — повторил людоед. — Надеюсь, меч служит тебе не для украшения? Ты не похож на бойца. От тебя пахнет книгами и чернилами.
— Увы, — согласился Корнуолл, — Зато у нас надежные спутники. И потом, мой клинок изготовлен из волшебного металла. Только мне, пожалуй, не мешало бы поупражняться с ним.
— Я бы предложил тебе еще одного спутника, — сказал людоед. — На мой взгляд, он вам пригодится.
— Вы имеете в виду Джонса? — догадался Корнуолл.
— Да, — кивнул людоед. — Он называет себя трусом, но трусость не порок, а добродетель. Храбрость — болезнь, которая частенько приводит к смерти. Джонс не бросится очертя голову вперед, не станет ничего предпринимать, пока не уверится, что сила на его стороне. Возможно, у него найдется могущественное оружие, хотя какое — кто его знает. Он колдун, но колдовство у него особое, похитрее нашего и погрубее. Нет, он вам явно пригодится.
— Может быть, — согласился Корнуолл нерешительно. — Однако он не внушает мне доверия.
— Тому виной его колдовство, — объяснил людоед. — Ты просто чувствуешь могучую и чужеродную колдовскую силу.
— Наверно. Ладно, я попробую его соблазнить.
— Мне кажется, — сказала Мэри, — долго упрашивать его не придется. Он хочет проникнуть дальше в Пустынный Край, но боится идти один.
— А вы сами? — спросил Корнуолл у людоеда, — Не желаете присоединиться к нам?
— Нет, — отозвался тот, — Я покончил со всякими глупостями. Впрочем, даже и не припомню, чтобы я когда-нибудь их творил. Я вступил в тот возраст, когда мне всего и нужно, что поспать в берлоге да посидеть на камнях у входа.
— Но вы расскажете, что нас ждет?
— Сдается мне, что вас и без того закормили слухами. Молва не ведает удержу, но внимает ей только глупец. — Людоед пристально поглядел на Корнуолла. — А ты, похоже, не из глупцов.
Глава 24
Лагерь Джонса казался покинутым. Три ярких шатра стояли на прежнем месте, однако все живые существа, даже маленький народец, куда-то пропали. Возле стола чернели круги кострищ, валялись обглоданные кости и пивные кружки. С козел угрюмо взирали на запустение два опорожненных досуха пивных бочонка. Легкий ветерок, прошелестев в кронах деревьев, поднял облачко пыли с дороги, что вела к полю битвы между людьми Бекетта и адскими псами. Мэри вздрогнула.
— Как тут неуютно, — проговорила она, — особенно после той ночи. Куда они все подевались?
Лошади, на которых они прискакали, рыли землю копытами. Очевидно, им не терпелось вернуться на пастбище у реки. Они встряхивали гривами, и упряжь позвякивала в такт движениям их голов.
— Джонс! — позвал Корнуолл. Он хотел было крикнуть громко, во весь голос, но что-то побудило его к осторожности, и слою прозвучало лишь немногим громче обычного. — Надо посмотреть, — решил он и направился к самому большому из шатров. Мэри следовала за ним по пятам.
В шатре никого не оказалось. Обстановка — раскладушка, стол со стулом, металлический шкаф, плотные портьеры — сохранилась в неприкосновенности, зато исчезла машинка, которую Джонс называл фотоаппаратом, а заодно с ней — шкатулка, где он хранил цветные миниатюры, и прочие диковинные предметы, что раньше лежали на столе.
— Он ушел, — сказал Корнуолл, — ушел из нашего мира в свой. — Он уселся на раскладушку и сцепил пальцы, — Он мог поведать нам столько интересного! Той ночью, как раз перед тем как появились псы, он завел со мной странный разговор.
Он огляделся по сторонам и впервые ощутил царящую в шатре инородность, иномирность; дело тут было не в шатре и не в тех предметах, которые в нем остались — они не слишком отличались от знакомых Корнуоллу, — а в некоем загадочном ощущении, если хотите, запахе иной плоскости бытия. В первый раз с того дня, как он отправился в путь, Корнуолл испытал страх и почувствовал себя бесконечно одиноким. Он взглянул на Мэри, стоявшую рядом с ним, и на какой-то волшебный миг ее лицо стало для него целым миром — ее лицо и глаза, в которых отражались его собственные зрачки.