Заповедное место
Шрифт:
— Мадам Бурлан, я от Эмиля. Он в больнице и просил вам кое-что передать.
— А почему вы пришли ночью?
— Он не хочет, чтобы меня видели. Это по поводу подземного хода. Он говорит, если об этом узнают, у вас будут неприятности.
Дверь приоткрылась сантиметров на десять, ее удерживала цепочка. Маленькая, хрупкая женщина лет шестидесяти внимательно разглядывала Адамберга, поправляя на носу очки.
— А чем вы докажете, что вы действительно друг Эмиля?
— Он говорит, у вас великолепная линия жизни.
Дверь открылась, а когда Адамберг вошел, хозяйка снова заперла ее на засов.
— Я друг Эмиля,
— Этого не может быть.
— Может. Откройте мне проход между подвалами — это все, о чем я прошу. Мне надо попасть в дом Воделя. После меня по этому коридору должны пройти две группы полицейских. Вы их пропустите.
— Там нет прохода.
— Я могу разблокировать его и без вашей помощи. Не мешайте мне, иначе про дверь узнают все соседи.
— Ну и что? Разве это преступление?
— Могут подумать, что вы собирались обокрасть старика Воделя.
Хрупкая женщина быстро пошла за ключом, ворча и на все корки ругая полицию. Адамберг спустился вслед за ней в подвал, в стене которого был проделан проход.
— Полицейские стараются изо всех сил, — говорила женщина, отпирая засов, — а в итоге делают сплошные глупости, одна хуже другой. Обвинили меня в краже. Прицепились к Эмилю, потом к этому молодому человеку.
— Полицейские нашли его носовой платок.
— Глупости. Оставлять платки в чужих домах вообще не принято, так кто же оставит свой платок в доме человека, которого убил?
— Не идите за мной, мадам Бурлан, — сказал Адамберг, отталкивая маленькую женщину, которая семенила сзади. — Это опасно.
— Убийца там?
— Да. Возвращайтесь к себе и ждите подкрепления, а пока сидите тихо.
Женщина быстро засеменила в обратном направлении. Адамберг бесшумно поднялся по лестнице, ведущей из подвала Воделя в кухню. Ступеньки были заставлены всяким хламом, и Адамберг включил фонарик, чтобы не споткнуться о ящик из-под фруктов или бутылку. Замок на двери в кухню был стандартный, и Адамберг открыл его за одну минуту. Из кухни он сразу пошел по коридору к большой комнате, где стоял рояль. Если Паоле решил инсценировать самоубийство Кромса, это должно выглядеть так: преступник, замученный угрызениями совести, возвращается на место преступления и пускает себе пулю в лоб.
Дверь в комнату закрыта, увидеть ничего нельзя. Услышать тоже: ковры на стенах приглушают голоса. Дальше по коридору находилась ванная. Адамберг зашел туда. Под потолком, в стене, отделявшей ванную от гостиной, была вентиляционная отдушина. Адамберг влез на корзину для белья и сквозь решетку отдушины заглянул в гостиную.
Паоле стоял спиной к нему, держа в вытянутой, но не напряженной руке пистолет с глушителем. А напротив, в кресле эпохи Людовика XIII, сидел и плакал Кромс: сейчас в нем не осталось и следа от наглого, зловещего «гота». Паоле буквально приковал, вернее, пригвоздил его к креслу. Кисть левой руки, лежавшая на подлокотнике, была проткнута ножом, острие которого прочно засело в дереве. Вокруг уже натекло много крови: парень не первый час был пленником этого кресла, он исходил потом от боли.
— Кому? — повторял Паоле, вертя у него перед глазами телефон.
Наверно, Кромс опять попытался подать сигнал бедствия, но на этот раз Паоле его застукал. Щелкнуло лезвие выкидного ножа, Паоле схватил правую руку Кромса и покрыл ее порезами. Он делал это неторопливо, как будто резал рыбу и словно бы не слыша криков молодого человека.
— Теперь не будешь дурить. Кому?
— Адамбергу, — простонал Кромс.
— Ах как скверно, — сказал Паоле. — Значит, сын уже не стремится победить отца? При первой же царапине он зовет папочку на помощь? Por, Qos. Что ты хотел ему сказать?
— Я хотел послать сигнал SOS. Но не смог набрать его правильно. Он ничего не поймет. Отпустите меня, я вас не выдам, я ничего не скажу, я ничего не знаю.
— Но ты мне нужен, мой мальчик. Пойми, легавые зашли уже слишком далеко. Ты останешься здесь, на месте твоего преступления, распятый на этом кресле, покрытый ранами, которые нанес себе сам, стремясь к смерти. Вот и все. У меня много дел, и я хочу жить спокойно.
— Я тоже, — выдохнул Кромс.
— Ты? — произнес Паоле, выключая его мобильник. — А какие у тебя дела? Мастерить безделушки? Петь? Обжираться? Так ведь всем на это наплевать, мой бедный мальчик. Ты ни на что не годен и никому не интересен. Твоя мать уехала, отец от тебя отказался. В сущности, смерть станет для тебя благом. Ты прославишься.
— Я никому не скажу. Я уеду далеко. Адамберг не поймет.
Паоле пожал плечами.
— Разумеется, он не поймет. У него пустая башка, не лучше твоей, это никчемный тип. Яблоко от яблони недалеко падает. Но каким бы он ни был, поздно звать его на помощь. Он умер.
— Неправда, — сказал Кромс, дернувшись на кресле.
Паоле тронул рукоять, и нож, вонзенный в руку Кромса, закачался, расширяя рану.
— Успокойся. Он действительно мертв, мертвее не бывает. Замурован в склепе с жертвами Плогойовица в Кисельево, в Сербии. Так что вряд ли он соберется к тебе в гости.
Паоле говорил тихо, словно бы сам с собой, а по лицу Кромса было видно, как ускользает от него последняя надежда.
— Но из-за тебя мне придется поторопить события. Если они все-таки нашли его тело, значит, нашли и мобильник. Перехватили твое сообщение, определили, чей это номер, откуда шел сигнал, и теперь знают, где ты. Точнее, где мы с тобой. Возможно, у нас меньше времени, чем предполагалось, так что готовься, мой мальчик, пора сказать «прости» этому миру.
Паоле отошел от кресла, но он был еще слишком близко от Кромса. Пока Адамберг будет открывать дверь и прицеливаться, Паоле успеет выстрелить в парня. Надо придумать отвлекающий маневр, чтобы выиграть время. Адамберг достал блокнот и вытряхнул вложенные туда разнокалиберные листки. Он сразу узнал измятый и грязный клочок бумаги, на который переписал надпись с могилы Плогойовица. Достал телефон и быстро составил эсэмэску:
«Dobro vece, Proclet
Здравствуй, Проклятый».
Подпись:
Плогойовиц.
Не бог весть какая идея, но на большее он сейчас был неспособен. Главное — озадачить Паоле, войти и заслонить парня.
В кармане у Паоле зазвонил телефон. Он взглянул на экран, нахмурился, и через мгновение дверь распахнулась. Между ним и Кромсом стоял Адамберг. Паоле слегка покачал головой, словно воспринимал вторжение комиссара как дурацкую шутку.
— Это вы так развлекаетесь, комиссар? — спросил он, указывая на экран телефона. — В такое время суток уже не говорят «Dobro vece». Надо говорить «Lacu noc».