Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых
Шрифт:
Авторитет ее как художника очень сильно возрос как в моих глазах, так и всех друзей. Каждый ее штрих, будь то письмо или картина, носит след чувства красоты. Она сознательно ткала свою жизнь, и мы теперь вполне это поняли. Эта жизнь должна принадлежать со временем всем и увидеть свет.
Наша задача: донести ее труды до глаз широкого общества.
Милый сынок, помни свою необыкновенную маму… В нашем гнезде на краю большой кирпичной горы, густо заселенной, завершился род Хлебниковых, оставив расточек в лице Мая Митурича-Хлебникова.
Со временем ты поймешь и оценишь всю остроту судеб отцов твоих, допустивших твое появление при крайне трудных обстоятельствах, часто угрожавших нам не только как художникам, но всяко.
Будь здоров, целую нежно и крепко.
В сознании Митурича, видимо, как-то разделялись, не сливались воедино чувства мужа и жены и душевная, духовная близость с родным человеком, не зависящая от семейных отношений.
„…Для художника и поэта узы семьи вовсе не являются такими дорогими и незаменимыми, — писал он Юлии Николаевне. — Эти узы больше всего сопряжены с дыханием. И с остановкой дыхания очень болезнен обрыв родственных уз. Но мы стремимся связаться с незнакомыми людьми и даже последующими поколениями посредством записей своих переживаний. При наличии в них глубокой содержательности они остаются живыми надолго.
418
Митурич П. В. Письма // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С 144–145.
Что же касается дыхания, то продолжение его в последующих поколениях вполне успокаивает мою индивидуальность“ [419] .
Шли последние месяцы войны, весна 1945-го. В марте Петру Васильевичу выпала радость: появился Май, отпущенный на побывку домой со своей одинцовской базы. Видимо, его короткое возвращение побудило Петра Васильевича устроить „ускоренную“ Масленицу — об этом счастливом празднике рассказывает он Юлии Николаевне в письме от 8 марта: „Мечты о блинах сбылись. Дочь Пашина [П.Г. Захарова] Ирина, большая приятельница Мая, когда узнала, что идут ко мне на блины, сейчас же спросила: „А Май будет?“ „Нет, Ирочка, он ведь армеец, живет не дома“. И у нее пропало удовольствие идти к нам, но так как оставаться дома не с кем и все-таки блины будут — резво пошла.
419
Митурич П. — Митурич Ю. Москва, 25 марта 1945 г. // Указ. соч. С. 147.
И вдруг — о радость! — им открывает дверь Май. Его случайно отпустили в увольнительную, и мы его задержали на блины. Ирина просияла, Май с удовольствием стал заниматься с ней.
Пересмотрели все интересные книжки, стереоскоп, резал кукол из бумаги и платьица для них. Тем временем Таня [жена Захарова] жарила блины, стол накрыла. Селедка с луком, икра, бутылочки украшали пир. Всего хватило до полной сытости и закончили чаем с сахаром и печеньем.
Беседы простенькие, много шуток, смеха. Юмор пополняли цирковыми впечатлениями (они недавно побывали в цирке).
Наконец Ира с Таней ушли. Потом Май стал собираться в часть. Оставшись с Пашей, мы сели за шахматы. В головах еще шумело, игры получились курьезные: так, например, я замечаю в конце партии, что он спешит пройти в дамки моей черной пешкой, играя белыми; очень разочарован, когда узнает, что это моя пешка, а не его.
В заключение нужно сказать, что Масленица еще не настала и лишь наше вдохновение привело праздник „масленицы вечной““ [420] .
420
Указ. соч. С. 145–146.
Очевидно, какой-то срок бригада Мая оставалась вблизи Москвы — 15 марта он вновь смог побывать у отца.
П. Митурич — Ю. Митурич. Москва, 15 марта 1945.
„Вчера у меня был день посещений. Завтракал с Тейсом и
Он завел философские споры. Он выяснил себе, каким образом может происходить физиологически переход восприятия одного порядка А (например, слуха) в восприятие В (например, зрения). И допускал, в противоречие Велимиру, что если происходит такой переход, то он происходит в мозгу, а в природе связи может и не быть. Мое возражение в подтверждение велимировской мысли таково: несомненно, что существуют колебания такой частоты, что ухо и мозг их не могут воспринять как звук. В то же время это неслышимое звучание характеризует многие цветовые явления, рядом идущие, и тогда цветовая характеристика с помощью „нового большого чувства“ приобретает выдающееся значение именно в силу существующей у нее связи с звуковым порядком, который уловлен этим чувством“.
В этих философских разговорах Мая с отцом отразились воззрения Велимира Хлебникова, сформулированные им в его „эссе“ „О пяти и более чувствах“. „…Есть некоторые величины, независимые, переменные, с изменением которых ощущения разных рядов — например, слуховое и зрительное или обонятельное — переходят одно в другое“ [421] .
„Вот при таком положении необходима связь в природе. Мозговая же работа лишь слабое отражение этой связи.
И в самом деле: каким образом у нас могли появиться глаза, если бы молекулы вещества глаза не имели бы связи с тончайшей материей света?
421
Хлебников В. Пусть на могильной плите прочтут… // Велимир Хлебников. Творения. С. 577–578.
Если бы не существовало этой непрерывной связи между столь различными материями, как мы воспринимаем их эмоционально, то нужно было бы кому-то изобрести глаз и сотворить, а так как он появился в отдаленнейшие эпохи, прежде „мудрого творца“ в человеческом образе, и как бы сам собой, то несомненно, что это случилось вследствие существующей непрерывной связи всех материй.
Вот, Юленька, пример наших рассуждений, которые произошли по поводу моей переделки трактата.
В новой редакции прочитали и Паша, и Тейс, но Май поднял самый существенный вопрос…“
Речь идет о трактате Митурича „О живописи“, к которому Петр Васильевич возвращался периодически на протяжении всех лет. Он писал: „Ничто, — говорил Эйлер, — не способно так разъяснить природу световых ощущений, как прекрасная аналогия между зрением и слухом. Какое значение по отношению к уху имеют различные тоны музыки, такое для глаза имеют различные цвета. Цвета разнятся между собой подобным же образом, как разнятся друг от друга высокие и низкие тона. Разница в том, что дрожания, производимые звуком, пребывают в грубом воздухе, тогда как свет и цвета передаются через среду несравненно более тонкую и упругую“.
В природе существуют гармонии и дисгармонии ритмов. Гармонией можно назвать рост, развитие существа, а дисгармонией — разложение, распад, смерть» [422] .
В письме к Юлии Николаевне звучит нескрываемая радость от того, что сын понимает его и даже лучше, чем кто-либо, что Маю близки его воззрения — в Петре Васильевиче самом живет страстная тяга к гармонии, к обновлению жизни:
«Настает хорошее время. Морозы прошли, растают снега и схлынут воды. Я приеду к тебе по свежей земле и молодой травке. Хорошо будет. Целую. Целую. Петя» [423] .
422
Митурич П. В. Письма // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 128.
423
Указ. соч. С. 146.