Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых
Шрифт:
Ближайшая больница оказалась в Загорске, в Лавре, куда добрались уже ночью. Как оказалось, я был самым тяжелым. Сидевшие в кузове отделались переломами ключиц, ребер. Я же в тот момент, когда грузовик начал кувыркаться по уклону обочины, выпал через открывшуюся дверь, и грузовик перекатился через меня, сломав обе ноги и повредив тазовую кость. Сидевший со мной мальчик сломал челюсть. Шофер, видимо, уцепившийся за баранку, — уцелел.
Оказавшись на операционном столе, я видел белые кости с висевшими на них клочками мяса. Боли не чувствовал и помню, удивился тому, что хирург собирает, подшивает эти клочки, вынимая из них соломинки и прочий мусор, налипший со дна кузова грузовика,
Открытым, с содранным мясом был перелом левой голени. Перелом правого бедра был закрытым. Большая палата — сводчатый зал, где было коек сорок или пятьдесят (кажется, помещение монастырской богадельни). Ногу мою загипсовали, как помнится, называлось „кокситная повязка“. Так что загипсован был и таз, и нога полностью обездвижена. Сломанное бедро просверлили дрелью около колена, и, прицепив за вставленный штырь, скобу к скобе на веревке, через блоки, подвешен груз — вытяжение.
А чтобы вытяжение не утягивало меня, койка моя установлена с уклоном. Лежу на спине, сильно вниз головой.
В рваной ране сильное нагноение. Делают уколы антибиотиков. Первые дни, недели (?) в забытьи, в полубреду.
В Студенец до отца, до Эры дошли вести о случившемся: „Москвич (это я) кусок мяса, весь в лепешку!“ Видимо, проездом в Москву (как-то, не знаю, как они добирались) появился отец. Увидев меня, заплакал: „Распятый Христосик“ — вырвалось у него. Но я слабо реагировал. Но не забыл о рисунках! Просил взять их и отнести в издательство. Так давалась первая, казавшаяся солидной работа.
Нагноение остановилось, на месте перелома правой ноги начала образовываться шишка — „мозоль“, прощупывавшаяся как яблоко. Эра почти каждый день проделывала путь от Москвы в Загорск. Привозила бульоны, записки от отца, вести. Издевательской вестью оказалось то, что издание „Золотого фонарика“ откладывается чуть ли не на год, потому что черно-белую книжку решили сделать цветной. И хотя я и впредь старался быть аккуратным в соблюдении издательских сроков, веру в их незыблемость потерял навсегда.
Лежал я далеко от окна, и только колокольный звон Троице-Сергиевой Лавры доносился с воли. Обходы врачей были редкими и небрежными. „Доктор, ну как мои дела?“ — спрашивал я. „Заживает — как на собаке“, — ответствовал врач, не взглянув на мои травмы. Раза два носили меня на рентген старушки-санитарки по крутой лестнице, куда-то вниз. Вот-вот уронят. Но не уронили» [460] .
П. Митурич — П. Захарову. Москва, 25 сентября 1956 года.
460
Митурич М. П. Воспоминания.
«Дорогой Паша, у нас тяжелое несчастье с Маем. Он ехал на колхозном грузовике в Москву из деревни. Пьяный шофер перевернул машину и всех расшиб (9 человек), покалечил. Май лежит уже пятую неделю в больнице Загорска (как ближайшей от места аварии) с переломом одной ноги в бедре, другой — берцовой кости с раненьями. После четырех недель растяжки сделали снимок рентгеном, и оказалось неправильное сращение. Возможно, что придется снова ломать кость. У него пролежни. Страшно страдает от неподвижного лежания на спине и трудностей отправления нужды. Уход плохой. Больных калек битком набито, так что неудивительно, что не справляются со всеми нуждами.
В то же время он в таком еще положении, что неизвестно, можно ли его трогать?
Я не могу даже навещать
Очень бы нужно, чтобы вы к нему съездили и поговорили с врачом о том, можно ли взять его домой. Конечно, дома все будет, что надо.
У него повышенная температура, страдает до слез.
Что делать? Как быть? Поезжайте, посмотрите.
Будьте и на этот раз нашим спасителем.
Привет Тане и Ире» [461] .
461
Митурич П.В. — Митуричу М. П. Москва, сентябрь 1956 г. // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 150.
Май: «Паша Захаров по просьбе отца хлопотал о переводе меня в московскую больницу. И вот после почти полутора месяцев загорского лежания меня перевезли в Москву. В больницу где-то на Госпитальной улице.
П. Митурич — М. Митуричу. Москва, конец сентября — первые числа октября 1956.
„Дорогой мой страдалец, опять пришлось тебе переживать страшные страдания.
Только бы не напрасно было все это. Что-то показал снимок? Наверное, хирург сам смотрел просвечивание? Или его не хватает на это?
В общем, все плохо и нужно возможно скорей удирать из больницы этой. Дома возможно обслужить тебя во много раз лучше во всех отношениях.
Был Маркевич [462] . Умилялся, глядя на твои работы: „Художник, ах какой художник!“ …Навещают меня Свешниковы, Момка, но ничего нового. У нас холодно и нужно предпринять закупорку окон на зиму. …Какие надежды привезет мне сегодня Эра, повидав тебя?
Плохая погода, холодно, я чувствую себя плохо. Белочка резвится, щелкает, дрыгает хвостом. Целую, целую. Твой папа“ [463] .
462
Маркевич Михаил Оскарович — художник.
463
Митурич П.В. — Митуричу М. П. Москва, октябрь 1956 г. // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 150.
Оказавшись в автомобиле, я испытал ужас, особенно при звуках торможения, в мозгу моем возникала картина кувыркания и финала. При выписке из Загорска спросили о рентгеновских снимках. Их не оказалось. То ли потеряли, то ли носили на рентген для проформы, не затрачивая дефицитную пленку. В новой больнице выяснилось, что правая нога срослась на семь сантиметров короче — осколки сместились и зашли один за другой. Предложили ломать и сращивать снова. Очень уж не хотелось. Казалось, ну что же, бывают же хромые — и как-то ходят. Вспоминались такие специальные ботинки. Советовался с отцом. Он тоже был в нерешительности. Но вот все же решился. Под общим наркозом сломали ногу вновь и от шейки бедра через все бедро вставили стальной стержень — „гвоздь“. Обломки кости не могли сместиться. (Укорочение все же получилось, но не на 7, а на полтора сантиметра.)» [464]
464
Митурич М. П. Воспоминания.