Запоздалые истины
Шрифт:
— Я пришел к вам насчет хряка, то есть хрюка. Если во дворе хрюкает, то это же поросенок?
— Неужто кошка захрюкает?
— К примеру, у вас хрюкает?
— Двое, не считая кролей, курей, коз, петуха и кошки.
— Ого! Вот почему вас кулачкой зовут.
Она встала, неслышно прошлась по ковру и оперлась руками на стол, обдав его волной запахов: трав, яблок и вареной картошки. Ее лицо приблизилось к нему настолько, что он рассмотрел крепкую кожу щек, дрожащую верхнюю губу и каризну глаз,
— Кулачкой зовут?! Потому что я не хожу с ними на винопой. Потому что я даже в воскресенье поднимаюсь в четыре утра, а они чухаются до девяти, да и встанут — не то идут, не то падают. Я веники вяжу, траву кошу, клетки чищу, землю буравлю, а они у теликов сидят. У меня все свое: мясо, овощ, молоко... Я даже в аптеку не хожу — свои травы лечебные. Я людей кормлю. За деньги, а то как же. Они же все с государства тянут. Так кто ж кулак выходит? Кто дает иль кто к себе гребет?..
— Мария Сосипатровна...
— Кто вкалывает, тот кулак, а кто у телика сидит, тот не кулак?
— Мария Сосипатровна, перейдем к другому вопросу.
— Перейдем, — успокоилась она.
— Все ваши четвероногие...
— А почему это четвероногие? — обидчиво перебила хозяйка.
— Кабанчики, кролики, кошка...
— У моих курей по две ноги.
— Все ваши четвероногие и двуногие...
— А петух у меня теперь одноногий, — вспомнила она. — Вчерась на дорогу скаканул, его колесом и шибануло.
Леденцов помолчал. Он догадался, что доверительной беседы не будет, не получится. И спросил, терпеливо и уже монотонно:
— Ваши четвероногие, двуногие и одноногие, наверное, кушают?
— Не кушают, а жрут да причмокивают.
— И чем вы их кормите?
Он сразу заметил, что вопрос остудил ее. Она одернула независимый платок, отпустила взглядом его лицо и поежилась, словно теплый дом внезапно просквозило.
— Картошки подпол засыпала, комбикорм где куплю, сена накошу... Способы-то у меня домодедовские.
— Как понять «домодедовские»?
— Кормовая база слабовата.
— И как вы ее восполняете?
Она схватила платок за края и растянула за спиной на раскинутых руках, как расправила крылья. Леденцов ждал каких-то последующих слов, но платок опал — птица испуганно сложила крылья. Хозяйка молчала.
— Не хотите отвечать? Или боитесь?
— А ты прямо спросить тоже боишься?
— Как так?
— Спроси прямо-то, зачем пришел.
Инспектор поерзал на стуле — совет старухи нарушил всю следственную тактику. Что бы на его месте сделали Петельников и Рябинин? Он ведь, инспектор, ведет допрос, а не эта бабушка... Ничего не придумав, Леденцов спросил машинально, уже вослед вылетевших слов догадавшись, что он последовал-таки ее совету:
— Свиней кормите хлебом?
— У
— Кормите боровов хлебом?
— Кормлю.
— Где берете?
— В магазине, у Сантанеихи, продавщицы нашей.
— А почем?
— По госцене.
— А кто еще берет?
— Это ты, милок, сам поспрашивай.
— Вы много брали?
— Да уж не первую свинью откармливаю.
— Спасибо, Мария Сосипатровна.
— Прямо спрошено, прямо и отвечено. Аминь. Только хлебушек и горелый бывает.
— А откуда хлеб у Сантанеихи?
— Это уж вы сами ищите.
— А вы не поможете?
— Ну ты и ехидный! Прямо утконос!
Мария Сосипатровна опустилась на стул, как-то поникнув на нем. В горнице стало так тихо, что из хлева донеслось блеянье козы. Леденцов потер ладонью лоб и щеки, разминая чуть стянутую кожу — так бывает после купанья, когда лицо обсыхает на ветру. Радость, уют и сытое тепло — с кухни пахло вареной, наверняка рассыпчатой картошкой — лишили инспектора сил. Видимо, от мокрых до колен брюк шел пар. Ноги оставались в торфяной жиже, но теперь теплой жиже.
— Щей похлебаешь?
— Щей... чего?
— Ну, поешь.
— Я при исполнении.
— А вам что — щи запрещено хлебать?
— У хороших людей разрешено, — улыбнулся он, догадавшись, что ему сейчас очень хочется похлебать щей, сваренных этой женщиной.
Мария Сосипатровна принялась степенно хлопотать. Леденцов смотрел на стол, где появлялись предметы и еда вроде ему известные, и вроде совсем другие: старомодные тарелки со смешными рисунками, деревянная солонка, помидоры небывалой величины, гусиные яйца, сахарная картошка...
— У Сантанеихи полюбовник есть, — сообщила Мария Сосипатровна как-то между прочим.
— Это законом не запрещено.
— Полюбовник-то с хлебного завода.
— А как его фамилия?
— Откуда мне знать, полюбовник-то не мой.
— Внешность описать можете?
— Да разве мужика внешность красит?
— А что красит мужика?
— Кем да как работает.
— Ну и кем работает этот полюбовник?
— Главным по механизмам.
Леденцов замер, словно увидел на столе жареного Змея Горыныча.
— Мария Сосипатровна, щи отменяются...
Говорят, что существует более трехсот сортов хлеба. Каких только нет... А какими словами определяют его: вкусный, мягкий, теплый, душистый, ситный, свежий, хрустящий...
Но больше всех мне нравится другое слово — насущный. Хлеб наш насущный...
Женщина оторвала пустой взгляд от пустого окна и повернулась. Бутылочные стекла колко блестели на полу, зеленый лук слегка повял, буханка хлеба казалась черствой... Женщина взялась за веник — второй день не убирается.