Запрещённая история
Шрифт:
За несколько веков до нашей эры наладились тесные связи между карфагенянами и тартессцами, то есть жителями загадочной области или города в нижнем течении Гвадалквивира на Иберийском полуострове. Представление о богатстве Тартесса было связано прежде всего с его серебряными рудниками и месторождениями золота. До открытия Тартесса финикийцами и греками местные иберы торговали с Северо-Западной Европой, Северной Африкой, Британией и даже Скандинавией. В поисках Тартесса археологам пришлось отталкиваться от древнегреческих источников, многие из которых указывали, что Тартесс находится в устье Гвадалквивира.
В начале XX в. правоту древних греков взялся проверить немецкий археолог Адольф Шультен,
В 1958 году в местечке Эль-Карамболо около Севильи были обнаружены богатейшие захоронения, полные золотых и серебряных изделий редкой красоты, бесспорно принадлежавших тартессцам.
Искусство тартессийских металлургов притягивало внимание торговцев всего Средиземноморья. Богатство страны влияло и на уровень жизни и культуры ее граждан. Тартесс, согласно греческим свидетельствам, был настолько утонченным городом, что его законы были написаны в стихах. Шультену удалось найти несколько надписей тартессцев, выгравированных на камне и металле, но прочитать их до сих пор никому не удалось. Однако сам легендарный Тартесс Шультен так и не нашел.
Карфагеняне получали от тартессцев необходимые им металлы, которые затем экспортировали на Восток. Тартесс же с помощью Карфагена открывал для себя неисчерпаемый рынок Восточного Средиземноморья, а возможно, и более отдаленных районов вплоть до Индии, приносивший высшим слоям его общества сверхдоходы, что видно из богатейших тартессийских кладов. Взаимная финансовая и торговая заинтересованность привела к длительному обоюдовыгодному сосуществованию Тартесской и Карфагенской держав.
Так что за город-государство был Тартесс? Уж не западная ли колония Атлантиды, уцелевшая после войн или потопа, как предполагал писатель-фантаст В. И. Щербаков? Так или иначе, поселение у нынешнего города Кастийо-де-Донья-Бланка наглядно показывает взаимоотношения тартессцев и карфагенян: то был город тартессцев со значительным кварталом карфагенян. Такие карфагенские анклавы существовали и в других местах Тартессиды.
Возможно, по этому же принципу строились колонии финикийцев на северо-восточном берегу Африки, в частности в Ликсе на территории Марокко. Именно в этих поселениях копились крупицы информации об океане и землях по ту сторону Атлантики.
Но наличие такого сильного города-государства, как Тартесс, значительно ограничивало финикийскую экспансию на запад. А высшая знать Карфагена постоянно находилась в поиске новых территорий, где можно было бы чувствовать себя в безопасности от беспокойных и агрессивных соседей — греков и фокейцев.
В середине VII века Карфаген основал колонию на острове Эбесс (ныне Ивиса) из числа Балеарских островов. Это был его первый шаг на пути превращения в мировую державу и, скажем прямо, — к походу в неведомое через Атлантику. Так как ранее Эбесс, как и другие Балеарские острова, находился под властью Тартесса, этот шаг карфагенян был началом активной наступательной политики, направленной против этого государства.
К этому времени общая политическая ситуация в Средиземноморье сильно изменилась. Еще в конце VIII века финикийские города на восточном берегу Средиземного моря были захвачены ассирийцами, поэтому остальные финикийские колонии приобрели независимость. В VII же веке началась греческая экспансия. На этом фоне именно Карфаген становится одним из мощнейших государств региона, подчиняя себе остальные финикийские колонии в Испании и Северной Африке.
Именно период VI–III вв. до н. э. (до начала Пунических войн) является временем наибольшего расцвета Карфагенской державы. Представляется, что именно в это период карфагеняне могли снарядить и отправить в Атлантику несколько разведывательных экспедиций. На их возвращение вряд ли рассчитывали трезвомыслящие представители карфагенской властной верхушки, но в случае успеха наметились бы новые сферы влияния и поистине бесконечные рынки сбыта.
Повторяем, именно это бурное время — VII–VI века до н. э. — было, по-видимому, тем периодом, когда карфагеняне предпринимали исключительные по своим масштабам попытки проникнуть за Гибралтар— Столпы Мелькарта. Но если ранее восточные финикияне, плывя вдоль берегов Африки, не общались с ее населением и, видимо, не очень к этому стремились, цели их западных собратьев были иными. Им теперь предстояли и более далекие маршруты…
Корву является самым маленьким островом в Азорском архипелаге и относится к его западной группе. Сам архипелаг лежит в 1500 км к западу от Иберийского полуострова. «В ноябре 1749 года после нескольких дней шторма была размыта морем часть фундамента полуразрушенного каменного строения, стоявшего на берегу острова Корву. При осмотре развалин найден был глиняный сосуд, в котором оказалось множество монет. Вместе с сосудом их принесли в монастырь, а потом раздали собравшимся любопытным жителям острова. Часть монет отправили в Лиссабон, они потом попали к патеру Флоресу». Так рассказывал об удивительной находке шведский ученый XVIII века Юхан Подолин в статье, напечатанной в издании «Гетеборгский научный и литературный коллекционер» и снабженной таким подзаголовком: «Некоторые замечания о мореплавании древних, основанные на исследовании карфагенских и киренских монет, найденных в 1749 году на одном из Азорских островов».
«Каково общее количество монет, обнаруженных в сосуде, а также сколько их было послано в Лиссабон, неизвестно, — продолжает Подолин, — в Мадрид попало девять штук: две карфагенские золотые монеты, пять карфагенских медных монет и две киренские монеты того же металла! Патер Флорес подарил мне эти монеты в 1761 году и рассказал, что вся находка состояла из монет такого же типа. То, что они частично из Карфагена, частично из Киренаики, — несомненно. Их нельзя назвать особо редкими за исключением золотых. Удивительно, однако, то, в каком месте они были найдены!»
Да, клад североафриканских монет обнаружили на одном из Азорских островов, расположенном на пути между Старым и Новым Светом. Сам по себе факт примечателен. И неудивительно, что на протяжении едва ли не двух сотен лет его достоверность оспаривалась. Бельгиец Мес в интересной книге об истории Азорских островов считал находку явным вымыслом «ввиду отсутствия каких бы то ни было поддающихся проверке фактов». Но временное отсутствие достаточных доказательств еще не дает права отрицать исторический факт, и крупнейший географ своего времени Александр фон Гумбольдт нисколько не сомневался в подлинности факта, о котором сообщил Подолин, снабдивший, кстати, статью изображениями найденных монет (надо думать, они и сейчас хранятся в какой-нибудь шведской нумизматической коллекции). Мес намекает на то, что Флореса ввели в заблуждение. Но с какой целью? Для чего нужен был такого рода подлог? Для славы? Сомнительно. Энрике Флорес был выдающимся испанским нумизматом, авторитет его велик и по сей день — его нельзя обвинить в неопытности и недобросовестности.