Запрещенная победа. Заговор против Руси и России
Шрифт:
Вот что в страхе пишут о его победах европейцы. Юбер Ланге из Виттенберга:
«Московский государь опустошил почти всю Ливонию и взял город Нарву и Дарбат [Дерпт]. В Любеке снаряжается флот на средства саксонских городов для помощи ливонцам. Но это больше ничего, как приготовление легкой добычи Мосху, который собирает до 80 и 100 тысяч конницы. Король польский остается праздным зрителем этой трагедии; но Мосх выбьет из него эту лень, если займет Ливонию. Да и не похоже, чтобы властитель Московский успокоился: ему двадцать восемь лет, он с малого возраста упражняется в оружии. причем эта воинственность еще усилилась благодаря удачных войн с татарами, которых он, говорят, побил до 300 или 400 тысяч. В недавнем времени он жестоко напал на шведского короля, который только ценой денег смог купить себе мир. Если суждено какой-либо державе в Европе расти, так именно этой» [8] (145).
«Все это показывает, что война России с Ливонским орденом имела не региональное, а общеевропейское значение, что, стало быть, Ливония являлась одновременно и форпостом Запада в его продвижении на Восток, и оборонительным валом, защищающим европейские государства от России, и в некотором роде буфером, отделяющим “просвещенную” Европу от “варварской” Руси. По сути, то была война двух цивилизаций: католико-протестантского Запада, отошедшего от истинного Христианства и погрязшего в ересях, с православным Востоком, хранящим в чистоте святоотеческую веру» [9] (с. 611612).
Как бы ни старалась западная пропаганда тех времен внушить жителям Ливонии ужас от вторжения войск Ивана Грозного, политика, ведущаяся им, открывала двери многих крепостей:
«Вступив в Ливонию русские войска не встретили серьезного сопротивления: местное население не стремилось защищать своих немецких хозяев…
Край был присоединен к России и тут же получил особые льготы. Городам Дерпту и Нарве были даны: полная амнистия жителей, свободное исповедание их веры, городское самоуправление, судебная автономия, безпошлинная торговля с Россией. Разрушенную после штурма Нарву стали восстанавливать и даже предоставили ссуду местным землевладельцам за счет царской казны. Все это показалось так соблазнительно для остальных ливонцев, еще не завоеванных “адскими татарами”, что к осени под власть “кровавого деспота” добровольно перешли еще 20 городов [10] (с. 200–201). Едва ли такое могло произойти, если хотя бы четверть приписываемых русским зверств была истина» [2] (с. 46).
И никогда бы не предались добровольно под русское подданство эти 20 городов, если бы хоть на сотую долю верили той пропаганде, которая обязана была заставить их взяться за оружие, ополчившись против врага, якобы величайшего деспота той эпохи, в чем лишь теперь пытаются нас уверить истории историков.
«Вполне понятно, что в XVI веке нашлось достаточно заказчиков, и сочинители злобных баек об Иоанне не сидели без работы. Интересно то, что маститые историки XIX–XX вв. не постеснялись повторить эти явные вымыслы в своих трудах. 1560 год был объявлен ими годом превращения царя в безжалостного деспота, развязавшего кровавый террор против своих подданных.
Однако, в документах того времени нигде не упоминается ни о пытках, ни о казнях. “Политические процессы” обычно оканчивались предупредительными мерами. Опасаясь княжеских измен, Грозный потребовал от вельмож целовать крест на верность. Все присягнули. И тут же бежал за рубеж бывший протеже Адашева князь Дмитрий Вишневецкий, воевода юга России» [2] (с. 47).
И пришел он к Польскому королю не с пустыми руками, как пишет Сигизмунду, но: «справы того неприятеля выведавши» [11] (с. 155).
То есть увез с собой какие-то секретные документы.
Но и сюда попадает он все с той же шпионской миссией. Об этом сообщает в своем признании И.Д. Бельский:
«На допросе Бельский во всем повинился и признал, что изменил государю. Несмотря на признание, следствие по делу Бельского скоро зашло в тупик. Слишком много высокопоставленных лиц оказались замешанными в заговоре. Среди подозреваемых оказался Вишневецкий. Причастность этого авантюриста не вызывает сомнения. Бельский получил тайные грамоты из Литвы к январю 1562 г. Обмен письмами с королем должен был отнять не менее одного-двух месяцев. Следовательно, тайные переговоры начались не позднее ноября-декабря 1561 г. Но именно в это время в Москву приехал Вишневецкий, уже имевший охранные от короля грамоты. Нити измены тянулись в Белевское удельное княжество и, возможно, в другие более крупные уделы. В такой ситуации правительство сочло благоразумным вовсе прервать расследование» [12] (с. 150).
На что похоже это столь странное всепрощенчество обнаруженное в высших эшелонах власти?
Это просто копия решения правоохранительных органов, вышедших на след масонов, подготавливающих революцию 1917 года, когда 3-е отделение натолкнулось на главных заговорщиков – представителей правящей фамилии:
«Мартинистов, среди которых было несколько Великих князей (Николай Николаевич, Петр Николаевич, Георгий Михайлович) и лиц, близких ко Двору, не тронули.» [13].
То есть история, когда не тронули окружающих Ивана Грозного вельмож, остается в презрении – никто из историков на эту тему не писал, хоть данные о том всегда имелись в наличии. А потому уже не просто повторяется, но повторяется вместе со всесокрушающим вихрем революции 1917 года.
Однако, тремя годами ранее, эта измена высокопоставленных вельмож уже не позволила Ивану Грозному быстро одолеть Ливонский орден и завершить эту кампанию не дав вступить в боевые действия возможным союзникам неприятеля.
Вот в чем выразилась измена воевод, посланных Грозным в Ливонию:
«Следует подчеркнуть, что “перемирие 1559 г. было невыгодно для Русского государства. Ливонские феодалы получили совершенно необходимую им передышку” (Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 38). 31 августа 1559 года в Вильно (Вильнюсе) между Ливонским орденом и Польско-Литовским государством было заключено соглашение, по которому польский король Сигизмунд II Август принимал в свою “клиентуру и протекцию” Орден, обещая защищать ливонских рыцарей от Русии… Стратегическая победа ускользала из рук русских. И виной тому были Сильвестр и Адашев с подельниками. Иван Грозный, имея в виду перемирие 1559 года, скажет потом Андрею Курбскому: “И аще не бы ваша злобесная претыкания была, и з Божиею помощию уже бы вся Германия была за Православием” (там же)» [9] (с. 612–613).
«Виленское соглашение круто изменило ход войны. Теперь России противостояло не слабое, раздробленное государство, а мощное Литовско-Польское государство» [14] (с. 67).
«Больше того, “война между Русским государством и немецко-ливонскими сословиями превратилась в войну за ливонское наследство между всеми заинтересованными в ливонском балтийском вопросе государствами” (Королюк В.Д. Ливонская война. С. 43). Помимо Польши и Литвы, то были Дания и Швеция. Так война с одним противником переросла в войну с рядом европейских государств, а по существу с Западной Европой (С.Ф. Платонов отмечал, что против Москвы стали Швеция, Дания, Речь Посполитая, “а за ними император и вообще Германия”. – Платонов С.Ф. Иван Грозный. С. 72). Это произошло опять-таки по вине Избранной Рады и ее лидеров – Сильвестра и Адашева, предоставивших возможность Западу произвести, пользуясь перемирием, перегруппировку сил и поставить Россию перед необходимостью вести войну на несколько фронтов» [9] (с. 614).
Что-то уже знакомое. Где-то в нашей истории мы уже сталкивались с подобным.
Ах, да: в Японскую, помнится, вместо Адашева с Сильвестром Грозному, ту же роль выполнили сдавший Порт-Артур Стессель и сдавший Россию на переговорах премьер-министр Витте:
«Несмотря на мужество и героизм защитников Порт-Артура, комендант крепости генерал-лейтенант А.М. Стессель, вопреки мнению военного совета, сдал ее 20 декабря 1904 г. противнику» [15] (с. 82).
«… японцам было сдано около 208 тысяч снарядов. Имелось муки, зерна и сухарей на 48 дней, крупы и риса – на 23 дня, фуража – на 34 дня. Все это свидетельствует о том, что крепость не исчерпала всех своих возможностей для сопротивления. Сдача крепости вообще, а тем более в таком достаточно сильном состоянии, было не в традициях русской армии.