Запрещенная победа. Заговор против Руси и России
Шрифт:
Измены представляли собой не только тайный, но и явный вид ведения войны против Грозного Царя.
Если Адашев и Сильвестр были уличены и посажены в темницы, то третий видный деятель Избранной Рады, князь Курбский, бежал за границу:
«Предварительно договорившись с Сигизмундом о награде за предательство, Курбский бежал в апреле 1564 года к врагу, оставив в руках “тирана” жену и девятилетнего сына. “Жестокий царь” и на этот раз проявил благородство и отпустил семью изменника вслед за ним в Литву. Более того, после смерти Курбского его потомки вновь были приняты в российское подданство (Валишевский К. Указ соч. с. 259). Таков был ответ “кровожадного” Иоанна на измену “благородного” Курбского.
В Литве предатель был встречен прекрасно и получил во владение от польского короля город Ковель с замком, Кревскую старостию, 10 сел, 4 тысячи десятин земли в Литве и 28 сел на Волыни (там же, с. 258). Все это надо было отрабатывать и “благородный” рыцарь сел за сочинение “обличительных” писем» [2] (с. 50).
Все вышесказанное подтверждено документально:
«После того, как условия измены были оговорены, Радзивилл отправил Курбскому в г. Дерпт (Юрьев) заверенную грамоту с печатью и обещанием хорошего вознаграждения за измену. Более того, сохранилось письмо польского короля Сигизмунда II Августа, из которого явствует, что Курбский вступил в преступную переписку с поляками еще в 1562 году – за полтора года до побега, когда он пользовался полным доверием царя Иоанна и возглавлял сторожевой полк во время полоцкого похода» [3] (с. 84).
Однако войска Ивана Грозного штурмуют Полоцк. Поляки понимают, что защищаться они больше не в состоянии, а потому предлагают мир. И вновь это странное наше пацифистски настроенное боярство подготавливает очередную измену:
«В этом плане, видимо, нет принципиальной разницы между перемирием с Ливонским орденом в 1559 году, заключенным стараниями Алексея Адашева, и перемирием 1563 года, предоставленном Литве благодаря усилиям бояр и старицкого князя. Оба дипломатических акта являлись предательством русских государственных и национальных интересов. Поэтому их творцов должно и нужно считать изменниками и предателями Святорусского царства» [9] (с. 652).
Именно после этой измены Курбскому пришлось:
«…ехать в Юрьев на воеводскую службу, а не в Москву за наградами и почестями» [9] (с. 653).
Тут же вскрылась и очередная измена: эта законспирированная секта планировала сдать врагу Стародуб. На этот раз Иван IV, понимая, что изменников пора заканчивать увещевать, был с ними достаточно жесток:
«Началось следствие, которое вывело на родственный адашевский клан. В результате. казнены брат Алексея Федоровича Адашева окольничий Даниил Федорович Адашев с сыном Тархом, тесть Даниила костромич Петр Иванович Туров, также “шурья” Алексея Адашева – Алексей и Андрей Сатины. Жестокость наказания была, вероятно, обусловлена не только родственными связями казненных с Алексеем Адашевым, но и тем, что измены приобрели к середине 60-х годов XVI столетия катастрофический для Святорусского царства характер» [9] (с. 654–655).
Это прозрение, когда стало понятным, что нет никакого разгильдяйства, но лишь умышленные предательства своего Царя боярами, пришло после бегства Курбского:
«Царя потрясло бегство (как обнаружилось, заранее и долго планируемое) к Польскому королю князя Андрея Курбского – близкого его друга и одного из лучших военачальников Русии. Что оставалось делать Ивану Грозному? Либо продолжать миловать и прощать предателей, а значит, – погубить в конец великое государство, завещанное ему отцом и дедом, либо сделать смелый шаг и решиться на чрезвычайные меры. Грозный, как истинный государь, сознающий свою ответственность перед Богом и Православным Христианством, избрал второе» [9] (с. 824).
То есть крамолу следовало выжигать каленым железом. Потому как предупреждения уже не действовали и самый, казалось бы, верный и надежный друг, что вскрывало дознание, уже изначально являлся предателем. То же касается и всех иных членов Избранной Рады.
Но последней каплей, переполнившей просто удивительнейшее многолетнее терпение Ивана Грозного, явилось предательство именно им самим и поставленного, после смерти Макария, нового Митрополита Московского и всея Руси:
«На наш взгляд, Грозный особенно был потрясен поведением митрополита Афанасия, на верность которого рассчитывал. Да и как не рассчитывать на человека, которому много лет доверял как своему духовнику, которого долгие годы поддерживал и сделал, наконец, Митрополитом… Те, кто обязан был повиноваться царю, приходят к нему с недовольством и неодобрением его политики, а во главе фрондирующих бояр оказывается Митрополит, пользующийся расположением и доверием Государя. Тут было чему поразиться. И здесь он должен был с неприятным удивлением признать, что впервые за все его царствование на стороне оппозиции выступил Митрополит всея Руси. Оппозиция, таким образом, заметно усиливалась и приобретала новое качество наивысшей опасности. Иван Грозный окончательно понял, что без чрезвычайных мер ему не обойтись» [9] (с. 840).
Но понять происходящее – было слишком мало. Надо было что-то делать. Однако ж собравшиеся в ту пору в Москве враги, в отличие от Ивана IV, знали что делать. И действовали. О чем сообщают в своих мемуарах: А. Шлихтинг, И. Таубе и Э. Крузе. Вот как подытоживает имеющуюся информацию Фроянов:
«В этих сообщениях, как нам кажется, отразилась сверхзадача боярской оппозиции: свергнуть с престола Ивана IV и не допустить передачи царской власти по наследству. Ради решения ее враги самодержавного трона готовы были пойти на открытый мятеж. Не случайно Генрих Штаден писал: “Великий Князь из-за мятежа выехал из Москвы в Александрову слободу – в двух днях пути из Москвы; оцепил эту слободу воинской силой и приказал привести себе из Москвы и других городов тех бояр, кого он потребует” (Штаден Генрих. Записки. С. 44). Видно, противостояние самодержца и боярской оппозиции достигло такой силы, что оставаться далее в Москве становилось для Ивана небезопасно.» [9] (с. 847).
Все говорит о том, что против Ивана Грозного был подготовлен мятеж. Он это понял и предупредил заговорщиков – выехал из Москвы.
Причем, судя по всему, армия мятежников росла и крепла не только внутри Руси, но и за ее пределами. О том сообщает С.О. Шмидт:
«многие знатные вельможи собрали в Литве и Польше немалую партию и хотели с оружием идти против Царя своего» [25] (с. 349).
«В организацию и подготовку этого государственного мятежа внесли свой вклад, как видим, и наши западные соседи, испытывавшие по отношению к Русии и ее Самодержцу великий страх и жгучую ненависть. Можно сказать, что нити подготовляемого мятежа не обрывались в боярских дворах, а тянулись дальше, на запад, сходясь в Ватикане, во дворцах правителей западноевропейских государств и в руководящих центрах тайных обществ стран Западной Европы. Оно и понятно, ибо Московская Русь, неожиданно появившаяся в конце XV века на восточных рубежах западного мира, поразила европейцев своей мощью и пространством, приверженностью к Православной вере – схизме, по разумению католиков, протестантов и всевозможных сектантов. С тех пор Запад ведет войну с Россией, явную и скрытую, прибегая к военной силе, интригам и диверсиям. В качестве одной из таких интриг и следует, по нашему мнению, рассматривать участие Литвы и Польши в подготовке антигосударственного мятежа 1564 года в Москве» [9] (с. 848).
Но заговор, повторимся, провалился. Царь опередил предателей и уехал на расстояние, совершенно недосягаемое для неожиданного скоротечного нападения кучки негодяев. А войну против законного Государя – кто же это рискнет начинать в Православной России? Ведь и собиравшиеся на Западе негодяи были способны напасть лишь после неожиданной смерти Монарха, поддержать кандидатуру какого-нибудь ставленника Запада, что-то вроде похода Лжедмитрия. Нападать же на здравствующего Монарха – это верх риска.
Вот теперь, после ухода Царя аж за Троице Сергиеву Лавру, на чьи святыни уж в России русский человек посягнуть никогда бы не решился, и можно было приступать к очищению верхних государственных слоев общества от заговорщиков. При этом:
«Иван Грозный не стремился обзавестись “согласием народных масс на террор”, не выпрашивал “полицейскую диктатуру”, не хотел искать свою власть или “испытать ее силу в народе”. Он потребовал для себя право налагать опалу и казнить “изменников”, подвергавших большой опасности не только его с семьей, но и государство. И исходя именно из государственных интересов, московские посадские люди поддержали Царя Ивана и принудили правящее сословие принять поставленные им условия своего возвращения в Москву» [9] (с. 867).