Запрещённые дети
Шрифт:
– Что со мной было? – глухо спросил Илья, а воспитательница зачем-то снова уставилась на ведро. – Почему я почти ничего не помню?
– Ты немного… увлёкся, но это ничего. Ты вспомнишь. Не сегодня, конечно, но я обещаю, что вместе мы справимся.
– А почему вы не можете спросить мою маму? Почему вы не спросите её? Она должна вам ответить.
Воспитательница нажала на кнопку на столе и за дверью что-то оглушительно щёлкнуло, а притихшее было подземелье огласили торопливые шаги. Знакомый охранник заглянул в окошко и предупредительно постучал по стеклу, отпирая засов,
– Вы сегодня долго, – охранник переключил своё внимание на лодыжки Ильи, ворчливо обращаясь к Доброй Люсе, – я уж думал идти проверять, всё ли в порядке.
– Конечно, у нас всё в порядке, – воспитательница подмигнула Илье, а тот закашлялся и потянулся освобождёнными руками к шее, как будто вода попала ему в горло и внутри теперь адски жгло от боли.
– Мясник тоже так говорил, а уж потом…
– Со мной такого не будет. Только не у меня.
– Ну, как знаете, – флегматично чмокнул пухлыми губами охранник, – наше дело маленькое. Этого куда?
– Разумеется, наверх, в душ. Согреется чуть-чуть и тогда пускай идёт со всеми обедать.
– Будет сделано. А вы всё-таки поаккуратнее с этими…
Охранник дёрнул новенького за воротник рубашки и тот встал, поджав онемевшие пальцы в наполненных водой ботинках и так и не увидев, как отреагировала воспитательница. Его вели, как опасного преступника, заставив держать сомкнутые руки за спиной и периодически пихая дулом между лопаток, хотя Илья и так подгонял себя, следуя кратким указаниям охранника. Наверх, направо, прямо двадцать шагов… Душевая. Здесь пахло плесенью и хозяйственным мылом, и Илья поскорее стянул с себя всё, а охранник брезгливо отвернулся, когда убедился, что тот не замышляет никакую пакость и лишь жалко трясётся, мечтая о горячей воде.
– Быстро делай свои дела, – скомандовал охранник и Илья послушно встал под облезшую душевую лейку, с жадностью поворачивая тугие краны.
Пар только начал наполнять пространство вокруг него, как охранник велел заканчивать и указал на стопку приютской формы, сложенную на скамье. Его личная одежда исчезла вместе с мокрыми и наверняка теперь испорченными ботинками, а Илья вяло подумал, получит ли он свои вещи обратно когда-нибудь. Рубашка была любимая, небесно-голубого цвета, такая же, как на выцветшей фотографии, где они все четверо стояли на перроне возле поезда и широко улыбались тому, кто их снимал.
Илья напряг память, стараясь выудить ответ на вопрос, куда или откуда они ехали, но всё, что всплывало, лишь сама картинка, вставленная в серую пластмассовую рамку, и грустная мама, рассматривающая её и поглаживающая их маленькие счастливые фигурки подушечкой большого пальца.
У директорши их приюта был настолько взбешённый вид, что Илья машинально замедлил шаг, отчего получил незамедлительный удар в спину от споткнувшегося об него жирного охранника. Невероятно, но в общей столовой было мрачнее, чем обычно – дети сидели молча, не смея поднять глаза и старательно изучая содержимое своих тарелок. Только коротышка осмелился бросить на вошедшего один короткий взгляд и сразу же разочарованно опустил веки, а Илья поскорее занял место за столом и обернулся в поисках Эли. Её не было.
Пододвинув свой поднос, Илья незаметно упёрся локтем в коротышку, беззвучно спрашивая:
– А где Эля?
Коротышка попробовал сделать вид, что не слышит, но Илья сместился на край стула и снова так пихнул соседа, что тому пришлось отвечать:
– Влюбился, лошара? Она сбежала.
– Как это? – он невольно покосился на окна с решётками, сквозь которые отлично просматривалась колючая проволока по периметру. – Тогда почему все так спокойны?
– Нет, ты не понял, Илюша. Сбежала она не отсюда. Просто спряталась где-то здесь и не хочет выходить. Она иногда проделывает этот фокус, хотя прекрасно знает, что за это будет.
– Но почему? Её кто-то обидел?
Коротышка снисходительно хмыкнул:
– А тебе здесь по кайфу? Конечно, обидел, но дело не в этом. Пока тебя обрабатывали в подвале, нам объявили, что сегодня к ней посетители.
– И что не так? Может быть, нашлись её родные?
– Ты всё-таки распоследний конченый лох. К ней как раз предки и приезжают!
– Тогда в чём проблема? Это же хорошо, разве нет? А она ведь зря верила, что осталась сиротой!
– Вот возьми и сам спроси у Эли, когда найдётся, раз такой умный. И заткнись, а то нас засекут.
Директорша на мгновение встретилась пышущим ненавистью взглядом с Ильёй и наклонилась к соседу, что-то шепча на ухо, а потом дородный мужчина за учительским столом встал и без выражения отрапортовал свежую новость:
– После обеда занятия отменяются. У всех свободное время.
– Будет забава, – пояснил коротышка, – кто поможет найти Элю, того минимум на неделю оставят в покое.
– У что, ребята будут помогать её искать? – изумился новенький.
– Увидишь, – неопределённо махнул рукой Коротышка, – но я бы посмотрел на чердаке. У запасной лестницы.
– Но там же и до директорского кабинета недалеко?
– Вот именно. Никто не будет искать, – и коротышка устало закатил глаза.
Дождавшись, когда двери столовой распахнутся и дети дружно хлынут туда, Илья вышел в коридор и только тогда сообразил, что никто из воспитанников не ищет там, где надо. Дети слонялись по углам с постными лицами, по сотому разу заглядывая в один и тот же чулан со швабрами, так что Илья для верности сделал кружок возле девчачьих спален и юркнул наверх, почти под крышей обнаружив закрашенную краской дверцу.
За ней скрывался просторный чердак, заваленный старой мебелью и стопками перевязанных бечёвкой бумаг, а на стремянке под круглым окном сидела Эля, положив локти на колени и наблюдая за двором.
– Ты зачем прячешься ото всех? – Илья взялся за нижние ступени.
– Не хочу встречаться с ними, – покачала головой Эля.
– С мамой и папой? – он недоверчиво почесал затылок, – А я бы что угодно отдал за это!
– Это потому, что ты их ещё помнишь. А я – нет.
– А что мешает дать им шанс? Вдруг у них были причины оставить тебя здесь?