Запретная любовь. Колечко с бирюзой
Шрифт:
Сейчас, когда пишу этот дневник, понимаю, как много всего произошло с тех пор, как я его начала. Я сознаю, что мое душевное состояние остается весьма незавидным после ухода от Чарльза. Как видно, я так и не свыклась с тем, что нахожусь вдали от него и от Корнфилда. Уже несколько раз мысленно признавалась себе в этом. Разрыв был слишком внезапным и болезненным. Конечно, Филипп для меня на первом месте. Я безумно его люблю. Каждая минута, которую мы проводим вместе, — чудо и наслаждение. Но я перестала смотреть сквозь розовые очки даже на Фила. Мне известны все особенности его характера и все его крупные недостатки. Прежде всего, он страшный эгоист. Думаю, в некоторых отношениях он мало чем отличается от Чарльза, хотя считается со мной и остается чрезвычайно пылким любовником. Мы никогда не устаем от ласк. Он так же поглощен своим писательством, как Чарльз деловыми проблемами. Его раздражает то, что мы вынуждены жить раздельно, но когда мы бываем вместе, то совершенно счастливы. Он никогда не оставляет меня без внимания, кроме тех случаев, когда ему надо писать, встречаться с продюсерами или присутствовать на репетициях. Освободившись, он немедленно кидается к себе в Олбани, и я приезжаю к нему туда всякий раз, когда он меня об этом просит.
Фрэн настояла на том, чтобы я обзавелась новыми туалетами. Причесываюсь я всегда у Антуана, уделяю очень много внимания косметике и теперь уже не похожа на провинциалочку из Суссекса. Где бы я ни появилась с Филиппом, мною всегда громко восхищаются. В его кругу все уже свыклись с мыслью, что я стану его женой и что он выступает соответчиком в моем бракоразводном процессе. По-видимому, никто ничего против этого не имеет. Филипп проявляет неизменную преданность и, насколько можно судить, доволен мной. Он дарит мне всю ту страсть, любовь и дружбу, которых мне так не хватало целых одиннадцать лет.
Однако я пережила немало тяжелых минут, о которых никогда Филу не рассказывала. С ним я чувствовала себя счастливой и приезжала к нему на квартиру всякий раз, когда это было возможно и когда он не работал.
Конечно, время от времени я задумывалась над тем, что в смысле увлеченности делом Фил ничем не отличается от Чарльза. Мужчины все таковы. Когда он диктовал секретарю один из своих сценариев, я не смела даже позвонить по телефону, чтобы, упаси боже, не помешать. Но во всем, что не касается работы, он так не похож на Чарльза! Я изредка пробую рассуждать здраво и признаю, что по отношению к нему проявляю колоссальную самоотверженность и преданность — гораздо большие, чем когда-либо проявляла к Чарльзу. Не вижу никаких причин, которые могли бы помешать нашему браку оказаться счастливым.
Однако временами я чувствую себя страшно одинокой в своей меблированной квартире, куда Филипп никогда не приходит. Кроме Фрэн и Стивена, сюда вообще никто никогда не приходит. Я совершенно оторвалась от круга людей, бывавших у нас в Корнфилде.
Случаются иной раз отвратительные эпизоды, так или иначе связанные с прошлым. Например, какой-то ужасный человечек в цилиндре принес и официально вручил мне документы, касающиеся развода. Он заставил меня почувствовать себя безнравственной. Затем требовалось послать Джорджу необходимые доказательства того, что я действительно находилась в интимной связи с Филиппом. Раз или два пришлось выслушать истерические телефонные звонки старой кухарки, которая хотя и не скрывала праведного гнева по поводу того, что я-де нарушила заповеди, оставив Чарльза, которого она уважала, но в то же время плакалась, что с моим уходом дом стал похож на крематорий — она именно так и выразилась. По ее утверждению, она остается только потому, что ей жаль бедного мистера Аллена. Эти слова — «бедный мистер Аллен» — действовали мне на нервы. Нельзя же все время повторять одно и то же! Кухарка любит посплетничать. Она призналась, что местные жители много говорят обо мне и все меня осуждают. То же самое происходит в домах моих так называемых друзей, чья прислуга встречалась с кухаркой и обсуждала развод.
Сад запущен. Садовник опять отсутствует, и сорняки стали уже обычным явлением. Мистер Аллен часто уезжает с мистером Райс-Холкитом. Миссис Аллен-старшая приезжает в Корнфилд, когда мистер Аллен дома, и ходит с таким видом, будто кто-то умер. Корнфилд весь как-то угас.
Ну и, кроме того, где-то там жили мои дети.
Сегодня здесь, за своим дневником, я усматриваю дьявольскую иронию судьбы в том, что они стали дороже мне с тех пор, как я их покинула, — намного дороже, чем когда-либо в прошлом. Они стали для меня во всех отношениях более значимыми. Можно ли придумать большее издевательство и странную непоследовательность со стороны судьбы?! Сначала им не сказали о том, что мы с Чарльзом расстались. Чарльз сам никогда мне не писал, а присылал те или иные сообщения через своих адвокатов. Он считал ненужным огорчать детей, пока процесс не закончится и я снова не выйду замуж.
Когда я поехала навестить их в школе, то очутилась в затруднительном положении. С Джеймсом было не так сложно. Он говорил главным образом о папе, яхте, деньгах, которые присылает ему тетя Уинифрид, об успехах в футболе и о том, что он собирается делать во время летних каникул. Пожалуй, хорошо, что один из приятелей пригласил его провести первые три каникулярные недели на острове Джерси.
Дилли же, по мере того как взрослела, по-видимому, начинала больше любить меня. У нее сложился своего рода материнский комплекс. Когда мы ходили с ней куда-нибудь, она была очень ласкова и нежна, а я чувствовала себя от этого просто ужасно. Она все приставала ко мне с вопросами, что мы все будем делать в Корнфилде этим летом, когда их распустят на каникулы.
Наступил день, когда они должны были вернуться домой. Уинифрид заехала за ними в школу, и теперь им предстояло узнать правду. Уинифрид взяла на себя труд сообщить им, что матери они дома не застанут. Думаю, она всячески старалась смягчить удар и не пыталась очернить меня. Я была уверена, что Чарльз не станет меня порочить, но мне делалось не по себе, когда представляла, каково им будет провести первую ночь в Корнфилде без меня. Я всегда старалась как можно торжественнее обставить для детей их первый вечер дома. Надо признать, то же самое делал и Чарльз, помогая мне в этом.
О господи, я чувствовала себя счастливой и уверенной, думая о будущем, но так было только до тех пор, пока не начала писать о прошлом. Должна сказать, все это действует угнетающе. Фил почти ничего не знает о моем дневнике, но постоянно твердит, что я худею и слишком даю волю нервам. Наверное, он не понимает, что я все еще разрываюсь на части. Для него все гораздо проще!
Следует упомянуть о том, что вскоре после моего ухода из дома Уинифрид написала мне.
Ее письмо крайне меня поразило. Оно было почти человечным. Если я чего-то и ждала от нее, так только свирепой нахлобучки. Она начала с того, что, когда Чарльз сообщил ей о моем уходе, она не хотела никогда больше со мной разговаривать или вообще иметь дело. Конечно, Уин усиленно распространялась о том, как все это выглядит с нравственной точки зрения, какое жуткое впечатление развод произведет на детей, как ей трудно поверить, что мне могло прийти в голову покинуть такого замечательного человека, ее Чарльза, и так далее. Потрясла меня заключительная часть письма:
«Мы с вами не слишком хорошо ладили, но я относилась к вам не без восхищения. Вы превратили Корнфилд в чудесный дом и, я уверена, помогли Чарльзу в его карьере. Я всегда считала, что вы хорошая мать, хотя и хуже меня понимаете своих детей. Но мне хотелось бы попытаться что-то для вас сделать, Крис. Вы страшно обидели бедного Чарльза, но я мечтаю попробовать вновь соединить вас. Я не знаю того человека, ради которого вы оставили мужа. Слышала, что он богат и знаменит. Но это не принесет вам счастья. Вас всегда будет мучить совесть. Я никогда не считала вас черствым человеком. Что касается меня, собственная совесть тоже напоминает мне о себе. Мы с вами порой здорово ссорились, но я надеюсь, что никогда не сделала и не сказала ничего такого, что могло привести к разрыву между вами и беднягой Чарлом. Я очень сожалею о случившемся. Я думаю только о нем и бедных детях, так что, если вы хотели бы со мной встретиться и поручили бы мне с ним поговорить, уверена, я сумею убедить Чарла не доводить дело о разводе до конца.
Ваша Уинифрид».
Письмо меня расстроило. Я не думала, что такая зловредная женщина, как Уинифрид, способна писать в таком милом тоне. Мое бегство от Чарльза потрясло старуху настолько, что она сочла возможным признать, что и сама была не такой уж праведной и святой. Ну что ж, в прошлом она, безусловно, помогла вбить клин между Чарльзом и мной, однако, что бы она ни говорила и ни делала сейчас, ничто уже не могло убедить меня вернуться к нему.
Я написала об этом Уинифрид, но тепло поблагодарила ее за старания, которые она приложила, пытаясь помирить нас. Я написала, что она, конечно, никогда не сможет понять истинной причины, толкнувшей меня в объятия другого мужчины, а потому я просто прошу попытаться простить меня, утешить Чарльза и присмотреть за детьми в то время, когда не смогу быть с ними.