Запретная зона
Шрифт:
— Вот как? А кто же?
— Капитан турецкого судна.
— Как его фамилия?
— Не знаю.
— Как называется судно?
— Не знаю.
— Допустим. А о том, что отец собирался убить Давыдова, вы знали?
— Нет!
— Повторяю вопрос о происхождении денег.
— Мне их дал отец.
— Когда?
— За три дня до побега.
— С какой целью? Молчание.
— Как отец объяснил вам свое намерение бежать?
— Желанием уехать из страны. Обещал забрать нас с матерью… потом.
— А
Молчание.
— Вам знаком человек по фамилии Реусс Павел Сергеевич?
Краска залила ее окаменевшее лицо и отхлынула, она поникла, задышала глубже. Швец налил минеральной воды, послушал, как стучат о край стакана зубы подследственной.
— Нет, не знаком, — ответила она машинально.
Он тяжело вздохнул, заложив руки за спину, отвернулся к зарешеченному окну.
— Вы работали аккомпаниатором в детсадике, — заговорил Швец, не поворачиваясь. — И сейчас выглядите так, как тот пятилетний ребенок, который забыл слова «В траве сидел кузнечик» и запел «В лесу родилась елочка», полагая, что его не услышат в общем хоре. Вдова Давыдова говорит, что вы с Реуссом знакомы; то же показала ваша мать, Отарова Софья Наумовна. А вы снова лжете. Хотите, чтобы я все рассказал за вас?
— Я устала, — сообщила Отарова и посмотрела на следователя притворно-безразличным взглядом.
— Я тоже, — ответил Петр, возвращаясь за стол. — Поэтому давайте не будем отнимать друг у друга последние силы, Земфира Георгиевна. Ваш отец — член преступной организации. Он устраивал побеги опасных рецидивистов из Южанской тюрьмы и получал за это большие деньги. А рецидивистов потом убивали… изощренным способом. Ему пособничал тюремный врач Давыдов, подписывая фальшивые документы. Когда на их след вышла прокуратура, Отаров убрал Давыдова, опасаясь, что он может выдать кого-то еще.
Она застыла, внимая словам следователя, и по испуганному, хотя все еще недоверчивому выражению ее лица Швец понял, что многого из того, о чем он говорил, Отарова не знает.
— Сейчас меня интересует, насколько ко всему этому причастны вы?
— Я не знаю ни о какой организации.
— Чем все-таки Отаров мотивировал необходимость отъезда?
Она допила воду, помолчала несколько секунд.
— Я знала, что у него есть свой счет за границей. Он давал мне деньги. Много денег, я не отказывала себе ни в чем…
— Из зарплаты юрисконсульта?
— Он не скрывал, что получает деньги от иностранных фирм, которые заинтересованы в связях с большими людьми.
— А именно?
— Не знаю, наверно, имелись в виду правительственные связи, я несколько раз отвозила какие-то пакеты в Москву.
— Деньги?
— Нет, это были документы.
— Вам ничего не известно об их характере?
— Нет.
— Кому вы передавали документы в Москве?
— Реуссу.
— Значит, отец объяснял свои доходы посреднической деятельностью в интересах иностранных фирм?
— Да… Он переписал на меня дом, завел счет в банке… Дня за три до побега позвал меня в гараж… рассказал, что какая-то из этих фирм оказалась замешанной в спекуляции нефтью и что ему придется на время скрыться, потому что он… его подозревают в присвоении крупной суммы денег, которые эта фирма перечислила на его счет.
— Раньше он никогда не говорил, что может возникнуть такая необходимость?
— Нет.
— Он назвал вам адрес в Сенном, оставил деньги…
— Да. Сказал, куда и когда за ними приедет Леонид… то есть Кононов… Я выждала, как мы договорились, десять дней, а потом…
— Потом мы знаем, Земфира Георгиевна, — Швец вынул из папки увеличенную фотографию татуировки, обнаруженной на трупе Войтенко и заснятой на пленку по просьбе Лунца. — Скажите, что это такое?
Отарова взяла фотографию, долго разглядывала ее.
— Это татуировка на руке отца, — сказала. — Вот тут, у локтя…
— Что означают эти буквы?
— Инициалы матери. Софья Наумовна Отарова.
Пряча фотографию в папку, Швец отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку.
— А эти молнии?
Она пожала плечами.
— Просто так… для красоты, наверно. А что?
Он поднес зажигалку к сигарете, дрожавшей в ее руке. Потом писал. Долго писал, вытирал перо бумагой и писал снова.
— Прочитайте и распишитесь, — сказал он наконец. — Хотите что-нибудь добавить к своим показаниям?
— Что это за организация, в которую, как вы сказали, входил мой отец?
— Полагаю, по окончании следствия вам это станет известно, — с подчеркнутой сухостью ответил Швец и нажал на кнопку звонка.
— Он не мог… не верю! — замотала головой Отарова, дав волю слезам.
— Распишитесь.
Она расписалась. В следственную камеру вошла женщина в форме прапорщика внутренней службы.
— Уведите.
Если наиболее опытные преступники-профессионалы стремились избавиться от своих «визитных карточек», а кололась, как правило, лагерная мелюзга, здесь все было наоборот: на руках Реусса, Отарова и Войтенко татуировки почему-то появились, в то время как грабитель и убийца, неоднократно осужденный Сотов поспешил вытравить наколки. На теле же Давыдова их не было вовсе.